Белая смерть

— Я узнал, что эти люди прибыли отовсюду — какое место ни назови, они соглашаются, — угрюмо ответил я. — Они говорят на языке, которого не понимает никто, кроме них самих — если только они сами могут понять друг друга. По облику и речи они монголы. Но нельзя с уверенностью сказать, из Монголии они, Синкьянга, Китая или Тибета.

Хитай дернул меня за рукав и горячо зашептал на ухо. Я повернулся к Дэйну:

— Обычно идеи, возникающие у туркмен, бесполезны. Но Хитай, кажется, додумался до дельной мысли. Он считает, что наилучший способ получить от кого-нибудь информацию — это раскалить шомпол докрасна и прикладывать его к телу, пока допрашиваемый не заговорит на понятном языке.

— А если предположить, что допрашиваемый не знает ни одного из известных вам языков? — спросил Дэйн.

— Судя по опыту туркмен, — серьезно ответил я, — человек, подвергнутый такому допросу, обязательно найдет способ пообщаться.

Дэйн задумался, что меня удивило. Я ожидал, что он с порога отвергнет эту идею, потому что для серьезного допроса у американцев и англичан кишка тонка, хотя они невероятно усердны, когда дело касается уничтожения вещей. Но Дэйн идею допроса обдумал. Наконец он покачал головой.

— Мы не будем их пытать, — сказал он. — Собственно говоря, мы даже не будем больше задавать им вопросы.

— Сэр?

— Вы слышали, что я сказал, Ахмед. Меня не интересует, откуда они прибыли.

— Мистер Дэйн, вы в самом деле хотите узнать об этом заводе, кто им владеет, кто его построил…

— Нет, — сказал Дэйн. — Эта территория на стыке трех стран никому не принадлежит, здесь работают люди из четвертой страны — или вообще без гражданства. Это меня устраивает как нельзя лучше.

— Боюсь, что я не понимаю, сэр.

— А я уверен, что понимаете. Если эта нелегальная фабрика принадлежит русским, афганцам или иранцам, то я должен покинуть ее и послать официальную жалобу по дипломатическим каналам. Опять же, если рабочие скажут мне, что они жители Монголии, Китая или Тибета, приехавшие сюда с разрешения правительства, у меня не будет права держать их на мушке или убивать их пулеметчика. Теперь вы понимаете?

— Кажется, да.

— А сейчас мы обнаружили нелегальную фабрику неизвестно на чьей территории, на которой работают люди неизвестной национальности, да еще к тому же неизвестно, кому она принадлежит. И все ясно.

— Да, сэр, — сказал я, поражаясь его глубокому пониманию тонкостей международных отношений. — Мы уничтожаем эту фабрику, которая никому не принадлежит, и никто не может пожаловаться.

— Вот именно. Выведите этих рабочих из здания и приступайте.

Двое туркмен выгнали рабочих с фабрики, а шестеро других залезли на крышу и спустили вниз оставшиеся пулеметы. Остальные готовили фабрику к сожжению. Сделать это было легко, поскольку в цистернах тут хранилось изрядное количество спирта. Мы обрызгали им все вокруг и вышли из здания. Честь зажечь огонь Дэйн предоставил Норотаю.

Фабрика занялась ярким пламенем, и мы радостно закричали, когда огонь взметнулся в небо. Даже рабочие-монголы радовались этому зрелищу — для них оно означало всего лишь временную потерю работы. Туркмены знали, что они нанесли тяжелый удар по своим врагам. Дэйн знал, что он пресек источник местной торговли героином. Эта фабрика, по частям переправленная через горы, пустыню и степь, вполне возможно, никогда больше не будет восстановлена. А даже если и будет, то иранская полиция станет теперь приглядывать за окрестностями Имам-бабы.

И я тоже чувствовал глубокое удовлетворение от сделанного, потому что доллары Дэйна были, считай, уже у меня в кармане, и я мог подумать о новом доме для себя и своих родителей, о доме с садиком и виноградником, прохладными стенами и приличной обстановкой. Я смогу жениться на девушке из хорошей исфаганской семьи — древность моего рода и нынешнее богатство делали это вполне возможным. Моя жена будет смуглой, стройной и красивой, спокойной, хорошо воспитанной и бесконечно очаровательной. С ее приданым и моими деньгами мы сможем открыть дело, достойное моего нового положения. Очень похоже, что я смогу стать богатым, иметь много детей, снискать большое уважение в Исфагане…

Эти восхитительные мечтания прервал Хитай, который грубо дернул меня за рукав.

— Хватит мечтать, — сказал он. — Есть еще работа.

— Какая работа? — спросил я.

— Такая. Мы должны сейчас же уйти отсюда, перехватить алтаев в горах и устроить им засаду.

Я совершенно забыл об этой части плана. И, вспомнив, не испытывал особого энтузиазма. Тем не менее я напомнил о нем Дэйну.

— Я тоже не в восторге от этой идеи, — сказал он. — Но я хочу перехватить последний груз героина, прежде чем он покинет пределы этой страны. И еще я должен выяснить, как его вывозят из Ирана и доставляют в Соединенные Штаты.

— Но как вы сможете это выяснить? — спросил я.

— Придумаем, — пообещал Дэйн.

Это означало, что мое вознаграждение еще не упало в мой карман. Дэйн велел мне сказать туркменам, чтобы те готовились выступать, и привести к нему Норотая и Хитая.