Белая смерть

— Тот араб не смог нам этого сказать. Он никогда сам не бывал в Абадане. Он пересказал лишь то, что говорили его соплеменники, когда возвращались.

— В Абадане не может быть очень много рыжих американцев, — предположил Хансен.

— Не думаю, что мы можем принимать в расчет рыжие волосы, — проронил Дэйн и спросил Хитая: — Араб еще что-нибудь сказал?

— Вспомните, он никогда сам не видел этого человека. Но он сказал, что этот американец — большой и сильный, что голос у него выше, чем можно ожидать, и что он похож на других американцев.

— А они уверены в том, что он именно американец?

— Так сказал тот араб, — ответствовал Хитай. — Но санния немного знают о любых других народах, кроме своего собственного.

— Итак, — подытожил я, — нам нужно найти некоего человека, предположительно в Абадане, и все, что мы о нем знаем — что это большой человек со слишком высоким голосом и что у него могут быть рыжие волосы, а могут быть и не рыжие. Хитай, ты знаешь, сколько в Абадане американцев и англичан?

— Я знаю, что их много, — ответил Хитай.

— Их слишком много, чтобы твоим описанием можно было воспользоваться, — сказал я. — Нам нужно больше подробностей, которые помогли бы его опознать.

— Я это понимаю, — ответил Хитай. — Или ты думаешь, что я проделал столь долгий путь, не зная, как найти нужного человека?

— И как же? — спросил Дэйн.

— Это достаточно просто. Мы узнали от араба кое-что ценное. Кажется, его племя, бедуины-санния, имеют кровную вражду с суаяд-мадан. Поначалу это был раздор из-за пастбищ, но бедуины и мадан ненавидят друг друга с начала времен, и им не нужен предлог для вражды. Поэтому мы можем пойти к мадан…

— Нет, — сказал я.

Хитай резко повернулся ко мне.

— Ты идиот! — заорал он. — Мадан всегда следят за санния, они знают о них все. Мы можем получить ценную информацию!

— Нам перережут глотки, — заявил я. — Идти к мадан? Неужели ты потерял последний разум, Хитай?

— Я ничего не потерял, а вот ты потерял храбрость.

— Чтобы пойти к мадан, не нужна храбрость, — сказал я. — Для этого нужна лишь тупость, которой ты одарен в избытке.

Наш спор грозил перейти в кое-что более серьезное, но нас прервал Дэйн, спросив, кто такие эти мадан.

Мадан, объяснил я ему, это обитатели болот южного Ирака, которые живут неподалеку от персидской границы. Их можно встретить повсюду в междуречье Тигра и Евфрата, по берегам Шатт-эль-Араб, от Аль-Курны до Абадана. Мадан можно встретить везде, где затопленная земля непригодна для проживания нормальных людей. Иногда их называют болотными арабами, потому что они выглядят и ведут себя как бедуины, но и арабы, и мадан отрицают любое сходство друг с другом. Арабы южного Ирака и Ирана говорят, что мадан — это племя ублюдков, у которых нет предков. Мадан отрицают это, заявляя, что происходят от древних персов и вавилонян, и смотрят на арабов свысока.

Какова бы ни была правда, сказал я, мадан имеют неприглядную репутацию убийц и воров, особенно среди соседей-арабов. Эти два народа боятся друг друга. Но, пожалуй, арабы имеют больше причин для страха, потому что мадан могут совершить набег и потом отступить в свои непроходимые топи.

— Люди рассказывают о мадан много небылиц, — проворчал Хитай, когда я закончил. — На самом деле они не лучше и не хуже других. Они убивают своих врагов и помогают друзьям, и они хотят, чтобы их оставили в покое.

— Это все так, — возразил я. — Вот только у мадан нет друзей.

Мы заспорили. Тут Дэйн прервал нас и спросил, имели ли мы лично дело с мадан.

Хитай как-то видел одного. Я видел нескольких, они работали в Абадане, но никогда с ними не общался.

— Как типично, — пробормотал Хансен. — Масса слухов и намеков, но ни единого факта, за который можно ухватиться.

Я не удержался и сказал Хансену, за что именно он может ухватиться, и Дэйну снова пришлось вмешаться. Наконец мы все опять помирились, и Дэйн принял решение. Поскольку у нас не было иного источника информации, мы отправимся к мадан.

Хитай был, конечно, доволен, он уже чувствовал в руках тяжесть обещанных ему монет. Мысли о коварстве мадан его не заботили, потому что туркмена может заботить только бурчание в животе. Что до меня, то я пребывал в состоянии покорности судьбе. Судьба уготовила мне этот опасный путь и предопределила, чтобы я карабкался по горам, пересекал пустыни и хлюпал по болотам. Мое предназначение было начертано у меня на лбу, хотя видно это было только Аллаху, и оно было неотвратимо — разве что Он соизволит вмешаться. Не имеет значения, приведет ли это предназначение меня к большому богатству или к мучительной смерти — способа избежать его не было. При таких обстоятельствах всякий истинно верующий целиком полагается на волю Аллаха.