Белая сорока

— Это меня не касается, — отрезала старуха, загремела посудой и быстро вышла из комнаты.

— Готов побиться об заклад, что у бабки нечиста совесть, — заметил Курилов, принимаясь за чай.

— Что это тут пищит? — с усмешкой сказал Богданов и повернулся.

— Пи-пи-ть, — простонал Демидыч, не открывая глаз.

— Настя, молока, — крикнул лесничий в коридор и обратился к Демидычу: — будет тебе молоко!

— Мо-мо-локо, — зачмокал Демидыч, моргая глазами.

Вошла тетка Настя с крынкой и насмешливо сказала, подавая ее Демидычу:

— Гляньте-ка, гляньте-ка, грудной младенец с усами. Вот тебе молочко.

Демидыч несколькими глотками выпил целый литр, вытер усы и загоготал во все горло. Я пошел закрыть дверь, которую тетка Настя оставила полуоткрытой.

— Ну что, пришел в себя? — спросил Богданов.

— А почему бы и нет, Юрий Васильевич? — удивился Демидыч. Он и впрямь уже чувствовал себя куда лучше.

— Раз голос вернулся, авось и память придет, — заметил Филипп Филиппович.

— Хорош же ты был, — снова сказал Богданов. — Где хоть нализался-то?

— Ну, не то чтобы… Не совсем так. Немного, правда, переложил… Да если Аркадий все наливал и предлагал выпить за мое здоровье, за свое, за твое, да за женушку… Тут и со счета собьешься.

— Хватит, Демидыч! Куда ты девал лошадей? — строго спросил лесничий.

— Лошадей? Ах, да… Никуда их не девал — они сами меня бросили… — Хмель еще не вышел у него из головы… — Думаете, вру?

— Это мы еще увидим. Выкладывай все по порядку, опиши все, что было! — настаивал Богданов.

— Да как же это я буду писать? Глаза старые и вообще… — забормотал Демидыч.

— Я говорю: опиши — значит, расскажи, объясни. Дошло, наконец? — Богданов с трудом сдерживал себя.

— А, это могу. Почему бы и не мог? — торопливо закивал Демидыч. Раскаяние в своем поступке, страх перед лесничим, желание перед ним оправдаться — все это сделало свое дело, но язык двигался плохо, и память все еще по-настоящему не вернулась.

Тем не менее из его сбивчивых рассказов можно было понять, что он вместе с лесником Гаркавиным без приключений доставил Хельмига живым в больницу, а на обратном пути отвез Гаркавина домой и сам, голодный, усталый и замерзший, решил заглянуть к Блохину, который жил неподалеку. Жена Блохина сказала, что Аркадия вызвали к лесничему и предложила ему чаю.

Пока Демидыч блаженствовал за столом, вернулся Блохин, с перевязанной рукой и очень злой. Он велел жене как следует угостить Демидыча перед дорогой. Блохин без конца подливал, а когда Демидыч собрался в путь, вдруг вспомнил, что забыл на складе документы, которые ему будут нужны завтра утром. Почему бы Демидычу не подбросить его за пару верст? Тот, разумеется, согласился, и они поехали. Так как морозило, Блохин вытащил бутылку старки, и Демидыч не нашел в себе силы отказаться…

Вдруг Блохин закричал: «Волки! Слышишь, воют?» Крепко хватившему Демидычу показалось, что и впрямь слышится волчий вой. Пес, которого он по привычке всюду брал с собой, при этом якобы затрясся и заскулил. Блохин взял здоровой рукой вожжи, Демидыч был этому только рад, сам уже править лошадьми не мог. Те будто бы понеслись, как бешеные, потом Демидыча что-то ударило, сани нагнулись, и он из них вылетел. Ударившись головой о мерзлую землю, потерял сознание, а когда пришел в себя, сани были уже далеко, и около него бегал пес.

— Так все-таки ты видел волков? — допытывался Курилов.

— Как же я мог видеть, когда стукнулся башкой и лежал без ума. Не видел… Но они были, Аркадий говорил. А потом… Потом мы с Рексиком от них удирали, петляли, падали, ползли на четвереньках, пока не добрались до дому. Проклятая водка…

— Твое счастье, что не заснул где-нибудь в снегу и не замерз, — сказал Курилов.

Демидыч поднялся и хотел уйти, но я его остановил.

— Еще кое-что…

— Еще? — едва слышно повторил Демидыч.

— Патроны, — сказал я. — Красные, с желтым ободком. Иностранные патроны.

— А-а, — протянул Демидыч. — Ну и что?

— Откуда они у вас?

И опять из долгих и сбивчивых рассказов следовало, что не так давно он подвозил домой Блохина, а когда тот слез, Демидыч увидел в санях, очевидно выроненные им красные патроны. Хотел было вернуться, отдать их Блохину, да раздумал и оставил у себя. В заключение своего рассказа Демидыч неожиданно крикнул:

— Кони, где же мои кони? Искать надо, искать… Эх, ма…

— Вспомнил, наконец, — насмешливо сказал Богданов. — Хорош конюх, ничего не скажешь… Ведь ты даже не знаешь, куда на них Блохин уехал?

— Кони, мои кони… — ныл Демидыч, — волки вас на куски разорвали… А у него пистолет есть. Эх, кони, мои кони…

— Вот, вот, — поддержал его Курилов, — так тебе и надо. Иди-ка лучше спать, да и нам пора.

3

Когда на другой день утром мы садились в машину, окончательно пришедший в себя Демидыч запрягал лошадей, чтобы вместе с Богдановым отправиться на поиски Блохина. Лесничий не забыл одновременно известить об этом Усова.

Наш обратный путь в Ленинград обошелся без приключений. Хельми всю дорогу молчала, а Шервиц сосредоточил внимание на управлении машиной, потому что шоссе местами пересекали снежные заносы и ехать было очень трудно.