Белая сорока

— Припоминаю, что видел эту собаку, точнее, предполагаю, что это была она. Мне кажется, этак дня четыре назад… да, точно. В среду сюда ленинградским поездом приехали два охотника вместе с лайкой. Я сам охотник, понимаю. Лайка была гладенькая — боже, как за пару дней исхудала! Теперь пролезет между кольями в заборе. На станции охотников кто-то поджидал, и они сразу же уехали на санях. Вчера снова сели в ленинградский поезд. Но, послушайте, товарищ, ведь я и вас знаю! Вы приехали позавчера вечером? Я еще помогал вам и вашим товарищам добраться до охотничьей избы…

Я сказал, что он не ошибся, и начальник станции с интересом выслушал мою историю. Когда я закончил, он признательно кивнул головой, поднял правую руку и тихонько погрозил кому-то указательным пальцем.

— Эта лайка для вас — чистый лотерейный выигрыш. Без нее вы бы наверняка заблудились: лес тянется с севера на юг целых пятьдесят километров, при малейшей ошибке можно долго блуждать, прежде чем выберешься к теплому очагу. Не говорю уже о том, что вы могли попасть за забор, где что-то строится и куда вход запрещен. Да, да, там, в глубине леса, хотя это и не наше дело… Главное — вам повезло. Теперь бы надо вернуться в дом лесничего. Ваши друзья еще не уехали. Что-то там стряслось. Кого-то увезли в больницу.

— Приятное сообщение, ничего не скажешь. Как бы мне побыстрее добраться до лесничего?

Начальник станции обещал помочь.

Я нетерпеливо прохаживался по платформе. Очень меня взволновало сообщение о том, что в доме лесничего случилось несчастье. Мысленно перебирая в памяти одного участника охоты за другим, никому не желал ничего плохого. С особой опаской вспоминал своих ленинградских друзей, с которыми сюда приехал. Только теперь по-настоящему понял, как их люблю. Вдруг с кем-то из них несчастье?

Федор Романович вернулся и сообщил, что через час от станционного склада отходит санный обоз с грузом в деревню Владимирку и что дорога проходит как раз возле того места, куда мне надо. Договорившись, что поеду с тем возницей, который будет готов первым, я зашел со своей лайкой в буфет утолить страшный голод.

Обильная закуска, которую я заказал, привлекла внимание посетителей. Они повернулись ко мне с улыбкой. Голодный пес с жадностью принялся за еду, при этом так сопел и чавкал, что мне за него стало стыдно. Один из посетителей — маленький бойкий мужичонка заморгал глазами и сказал:

— Сдается мне, охотничек, что ваш пес прибежал из голодной пустыни и хочет наверстать то, что потерял за семь лет. Сам я ни бог весть какой добродетель, но моя дворняга, по сравнению с вашей лайкой, выглядит как откормленный поросенок. Что это она так исхудала? Ребра торчат, как обручи на высохшей бочке: Эх, охотничек, охотничек, сдается мне, что вы любите свою лайку, как мачеха. Смотрю я на вас и удивляюсь: выглядите вроде прилично, а к собаке относитесь хуже собаки.

Прежде чем я успел ответить, его окликнул сосед?

— Ты что, Макарович, пристаешь, как комар? Может, пес больной…

— Хи, хи, — пискляво засмеялся Макарович. — Видел ли ты когда-нибудь, чтобы больной жрал за трех здоровых?

Его знакомые разразились хохотом, что привлекло внимание остальных посетителей.

— А не приходилось ли вам три-четыре дня просидеть в капкане, не имея во рту даже корки хлеба? — спросил я громко, чтобы слышали все.

Макарович вскочил, округлив глаза, но прежде чем он заговорил, я быстро встал и добавил:

— По всему видно, ничего подобного с вами не случалось. А этот пес пробыл несколько дней в капкане. Посмотрите-ка на его ногу. Разве не ясно, что там, в глухом лесу, ему никто не готовил горячего бульона с пирожками? Я нашел его случайно, взял с собой, да так и не знаю, чей он. Только от начальника станции Федора Романовича сейчас узнал, что несколько дней назад с ним приехали ленинградские охотники.

На мгновение наступила тишина. Макарович приблизился к лайке, наклонился и погладил. Потом протянул мне руку.

— Не сердись на меня, товарищ. Пропустил за воротник немного, вот и сболтнул лишнего… Разрешите представиться: представитель Ленинградской фабрики музыкальных инструментов Макар Макарович Цапкин. Очень жалею, что плохо о вас подумал. Я заготовляю резонансную ель, это требует внимания и осмотрительности. И вот сбился с такта…

Я заверил специалиста по заготовке древесины для производства пианино, скрипок, балалаек и других музыкальных инструментов, что не обижаюсь, и тут же сам представился.

У Макаровича, действительно, был тонкий музыкальный слух, потому что он важно поднял указательный палец и заявил:

— Вы чех и, значит, музыкант. На нашей фабрике есть два чешских мастера, они говорят с таким же акцентом, как вы. Присядьте-ка с нами…

Трудно было убедить Цапкина, что я не могу задерживаться; на счастье в буфет вошел возница и сказал, что пора собираться в путь. Попрощавшись со знатоком музыкальной древесины и его друзьями, я сказал, что при малейшей возможности буду рад посидеть с ними за стаканчиком крымского вина, которое, по словам Макаровича, действовало на сердце, как бальзам.