Белая сорока

Я хотел показать лесничему найденный мною немецкий патрон, но тут вспомнил, что спрятал его вместе с другими патронами в рюкзак. И пока я выкладывал бы из него всякие вещицы, опоздал бы на наш поезд, который по расписанию стоял всего четыре минуты. Никто не заметил моего короткого замешательства — все торопились прощаться. Но прежде чем проводник захлопнул дверь, я успел крикнуть Богданову:

— Обязательно выясните, чем стрелял отец. Обязательно! От этого многое зависит… И сразу мне напишите…

Лесничий кивал головой, и в шуме отходящего поезда я скорее по движению его губ, чем на слух, понимал, что он повторяет:

— Обязательно напишу…

Тем не менее мне казалось, что он не принял моей просьбы всерьез.

Поезд набирал скорость. Купе было пустое, и мы хорошо устроились. Первым продолжил разговор Курилов.

— Никак не возьму в толк, почему вы придаете такое большое значение этим патронам, Рудольф Рудольфович? Да эта старая берданка опасна, чем ее ни заряди. Хоть поджаренным горохом!

Все засмеялись, потом разговор перешел на разные сорта пороха, баллистические особенности различных пуль, и, в конце концов, мои друзья сошлись на том, что старое ружье должно висеть на гвозде, а не попадать в руки. Я чувствовал себя уязвленным замечанием Курилова и смехом остальных и в разговоре участия не принимал.

Монотонная песня колес и темнота за окном вагона клонили ко сну…

В Ленинграде на вокзале наши зайцы возбудили общее внимание: ведь мы несли их на четырех палках — по десять на каждой. Кое-кто высказывал предположение, что всех этих длинноухих нам помогла добыть одна-единственная собака (упоминалась найденная мною лайка) и что именно на этой тяжелой работе она так исхудала. Лайка как будто понимала, что речь идет о ней, и деловито трусила по перрону, высоко подняв голову.

Что собираетесь делать с собакой? — обратился ко мне Преворов.

Пока оставлю у себя. Думаю, что с моим сеттером Нордом она подружится, а тем временем буду искать хозяина. Ведь это чистокровная лайка, она должна быть зарегистрирована в обществе охотников.

Мы пожелали друг другу всего доброго, уложили своих зайцев в такси, и все разъехались по домам.

2

Дома мой четвероногий друг вызвал некоторое смятение. Супруга косилась на собаку, но было видно, что она ей понравилась, хотя в глазах жены я читал: не хватит ли таскать домой этих зверей?

Пришлось объяснить, что лайка спасла мне жизнь и что она, пока хозяин не объявится, будет под одной крышей со всем домашним зверинцем.

Сеттер Норд вначале оскалил зубы, но я ему весьма выразительно дал понять, как он должен относиться к моему, а следовательно, и к своему четвероногому другу. Остальное зверье — сибирский кот Мурка, который весил шесть с половиной килограммов, шалунья-белка Катька и совсем ручной глухарь Петька — также не проявило хотя бы элементарной вежливости но отношению к гостю. Но постепенно все привыкли друг к другу, и, таким образом, пес, который прошел медицинский осмотр и которого я временно назвал Дружком, остался жить у нас.

Служебные дела быстро оттеснили на второй план воспоминания об удивительных событиях на охоте, однако письмо лесничего Богданова снова к ним вернуло.

Как следовало из этого письма, отец сообщил Богданову, что для берданки ему был нужен патрон двенадцатого калибра, а у него был только шестнадцатого. Охотно помог ему Блохин, у которого, по его словам, случайно оказался такой патрон. Затем Демидыч, которого отец по пути встретил на дворе и которому пожаловался, что у него нет подходящего патрона, заскочил в свою комнату и принес ему еще три — двенадцатого калибра. Отец не может определенно сказать, каким именно он зарядил берданку, но предполагает, что первым, тем, который дал Блохин. Само собой разумеется, что Богданов строго допросил Блохина. Тот утверждал, что, дескать, он, как и большинство охотников, патроны набивает сам. Затем привел лесничего на место, где его отец стрелял в белую сороку, и они вместе рылись в снегу. Блохин высказал предположение, что гильза после выстрела, очевидно, вместе с затвором вылетела из ружья и должна была где-то здесь валяться. И, действительно, неподалеку в затоптанном снегу гильза нашлась. Судя по всему, в патроне был черный порох, который вполне годится и для старой берданки.

Таким образом, догадка отца, писал лесничий, разумеется, весьма осторожная, о том, что патрон был заграничного производства, оказалась ошибочной. Его сбил с толку необычный цвет картонной гильзы — ярко-красный. Блохин объяснил, что он ставил новые капсюли на стреляные патроны, собранные в прошлом году в Ленинграде во время соревнований по стрельбе. В соревнованиях участвовали разные стрелки — и финские, и шведские, разумеется, со своими патронами.

Демидыч, в свою очередь, сказал, что он свои патроны раздобывает у заезжих охотников, но никак не может вспомнить, какие именно дал отцу. Единственно, что знает: патроны были двенадцатого калибра.

Следовательно, говорилось в конце письма, предположение, что во всем виноват патрон, ни на чем не основано.