Белая стена

Ночью черная змея преображается в огненную и огненной остается всю ночь, словно Лиссабон извергает и снова вбирает в себя лаву, неистовствуя, как обезумевший вулкан. Река лавы пожирает километры, уносит людские жизни, это не имеет значения, люди умирают везде: отчаявшаяся девушка от снотворного, шестеро мужчин от пулеметной очереди, король или президент республики от безделья и от рака, старуха оттого, что оступилась – намеренно – и свалилась в подвал, ребенок от поноса или оттого, что его прислали, боксер от удара в голову, а крестьянин оттого, что его лягнул осел, муравьи оттого, что их муравейник залило водой, а неразумные люди оттого, что залили себе утробу вином, а женщины и дети оттого, что их залили с самолета напалмом, – и всем им очень повезло, потому что еще не почат арсенал чистых водородных бомб, которые могут залить смертью всю землю, чтобы никому не пришлось умирать бессознательно, умирать по собственной глупости или из-за собственного смирения, когда газетчикам достается всего лишь банальность – несчастный случай на улице, скучный и повторяющийся, как все, что лишено исторической масштабности. В порту подъемные краны разгружают суда: грузовики десятитонные, пятнадцатитонные, двадцатитонные; автомашины стоимостью в шестьдесят, восемьдесят, сто, двести, четыреста конто; неочищенную нефть, бензин, покрышки, смазочные масла и запчасти для замены износившихся или поврежденных во время дорожного происшествия, потому что автозаводы, выпускающие грузовики и легковушки, экспортируют не слишком долговечные автомашины, хорошо, если они продержатся полтора года – срок, за время которого должна быть выплачена их стоимость, если таковая будет выплачена; ведь людям надо выработать каллиграфически изящную подпись, а у долговых обязательств, под которыми человек выводит свое имя, разные сроки; и вот так-то человек просвещает себя и запоминает собственное имя. А поскольку до места надо добраться быстрее, все быстрее и быстрее, смерчи из металла, пластиков и каучука мчатся с головокружительной скоростью, в грохочущем безумии: восемьдесят километров в час, сто, сто пятьдесят, надо быстрей довезти головки чеснока, аппаратуру, потрясающе сверхточную, или красотку, которая обожает скорость и разъезжает в автомашине тайком от мужа или от родителей, а может, все знают, куда поехала она с автовладельцем. «Му love,[23] я боюсь этого деревенского олуха, обойди его». А если автостраду загромождает крестьянская колымага либо стадо баранов, бредущее по дороге, словно двести лет назад, звенья цепочки, стоящей миллионы конто, сжимаются, скорость снижается, вот занудство-то! – и машины сталкиваются, вылетая за обочину, опрокидываются вверх колесами на поворотах, сгорают, срываются в пропасть, сбивают велосипедистов, убивают пешеходов – а затем уносятся прочь, быстрее, все быстрее, потому что время – не за тех, кто принимает на себя всю полноту ответственности, а за тех, кто успеет быстрее добраться до места.

А там, за дорогой, крестьянин, как встарь, ковыряется в земле, и на рассвете, как встарь, загружает фургон, который колченогая клячонка потащит по лиссабонским рынкам.