Белая свитка

— Товарищ Бархатов!.. Николай Павлович!.. Что же это? Потрудитесь дать объяснение… Кто это, по-вашему?.. Кто?

Вдруг в памяти Бархатова прошло вчерашнее совещание у него за чашкой чая на проспекте Красных Зорь. Внезапно свет озарил туман его мыслей, и он ответил сиплым, срывающимся, простуженным голосом:

— Белая Свитка.

12

Ольга Вонсович, по паспорту Варвара Коваль, вторую неделю жила в маленькой квартире, на втором дворе, на Разъезжей улице, в Петербурге.

Все было сделано как по писаному. Ольга была поражена организацией дела и знаниями того, кто так неожиданно прилетел в Боровое из Москвы.

С луга, где приземлился, он прошел в школу и там всю ночь отдавал приказания старшим партизанам Борового. Была в школу позвана и Марья Петровна. Потом потребовали список всех женщин Борового.

На рассвете Белая Свитка улетел на аэроплане. Ольга видала — на белых крыльях серебряной цикады ночью кто-то поставил красные пятиконечные звезды и нарисовал серпы и молоты. На аэроплане были поставлены буквы и номера… Он был, как всякий советский аэроплан, и все-таки казался Ольге особенным.

— Ну, Олюшка, — сказала Марья Петровна. — Конец Боровому.

— Как конец?..

— Новая дана всем задача.

— Какая?

— Каждый про то сам знает. Тебе, Олюшка, ехать со мной в Минск к одному человеку, а там дальше увидим.

Тою же ночью санями пробрались в Минск. Везший их партизан, одетый крестьянином, остановился на базарной площади. Там к ним подошел человек в черном старом пальто и молча вынул из кармана газету. Газета была английская: «Times». Марья Петровна доверчиво подошла к этому человеку. Он повел Марью Петровну и Ольгу в город и на одной улице ввел в небольшой деревянный дом.

Марья Петровна первой прошла в комнату. Ольга осталась дожидаться в прихожей на деревянной кленовой скамье. Прошло около часа, пока Марья Петровна вышла.

— Теперь тебе, Олюшка. Ну и дела. Прямо сказать, непостижимо… — прошептала она Ольге.

— Пожалуйте, — раздался из-за двери голос.

— Ступай, ступай Олюшка.

Марья Петровна мелким торопливым крестом перекрестила Ольгу.

Ольга вошла. Обыкновенный деловой кабинет провинциального, Ольга сказала бы, адвоката. Большой письменный стол, боком к окну. Вдоль стен шкапы с зелеными картонами и папками. Видимо, мелкое советское учреждение, каких много насажено рабоче-крестьянскою властью. Над шкапами ярлыки — «Губстатотдел», «Демография», «Стат. народ. образ»… «Эконом. стат.», «Стат. коммун. хоз», «Стат. труда»… и с обратной стороны двери плакат — «Устатбюро».

Гипсовый Ленин змеил свою отвратительную ухмылку с невысокого постамента. Под ним железный поднос, стакан и графин со ржавой водой. Толстая книга в синем переплете, на ней белым написано: «Весь Ленинград. 1928».

Ольге стало жутко.

За столом сидел человек в пенсне. Он был одет в черную суконную рубашку «толстовку». Лицо круглое, бритые усы, черные брови, лысина, седеющая чернь волос по вискам. Типичный советский статистик. Он внимательно, точно щупая глазами, разглядывал Ольгу.

— Садитесь пожалуйста… Жаль, что у вас не еврейский тип… А впрочем… Может быть, даже и лучше… Так вот заметьте… Вы украинка… Щирая… Варвара Коваль, из Конотопа.

Статист строго глядел через пенсне на Ольгу.

— Позвольте, — начала Ольга. — Я Ольга…

— Знаю… знаю… Ольга Вонсович… Родились в Никольске Уссурийском… Не учите… Я вас буду учить… А вы запоминайте… Итак: вы украинка…

— Но… я не знаю украинского языка.

Сидевший за столом прищурился. Он снял пенсне и стал его протирать. За пенсне оказались милые, добрые, добродушные, серые, немолодые глаза.

— А кто же его, милая барышня, знает? Вы думаете, украинка, так уже и балакает на мове? На мове-то никто не говорит. По малороссийски-то еще балакает там-сям «интэлыгэнция»… Ну, да это не важно.

Он встал, порылся в зеленых картонках, достал бумаги и подал Ольге.

— Вот вам паспорт. Профессиональная карточка… Партийный билет. Вы же ведь коммунистка… Имейте в виду, однако, им-то очень билетом не тычьте. Не везде это любят. Так, для большого случая держите. У вас какой голос? Контральто?

— Меццо-сопрано.