Белая тайга

Ольга Одинцова Белая тайга

Скорый, ты меня неси, где живёт, где ждёт она.

Войны разные мои жизнь одна.

Замело, не разглядеть, где пути,

Выпадало выбирать не по совести.

Самому себе не врать, бед не праздновать,

Нас пытались сторговать люди разные.

Времена были не те, и ничья вина,

Сколько ветром по воде нам написано.

Виноваты-правы мы, кто рассудит?

Всех расставил по местам автор судеб.

По делам, не по словам суть видна.

Войны разные мои ты одна.

Я сегодня здесь с тобой жил и пел,

Во сто крат твоя любовь прочих всех постылых дел.

Кого грел, кому светил, был бы светел.

Знает, как огнём гореть только пепел.

Кого грел, кому светил, был бы светел.

Знает, как огнём гореть только пепел.

Бумбокс – Пепел

1970-ые годы

Сибирь. Белая тайга долины реки Издревой. Шумит каменистыми порогами Иня, отражая в себе яркую зелень склонённых над ней густых деревьев. Неподалёку от реки стоят в ряд маленькие деревянные домики дачных участков садового товарищества.

Две внучки приехали на лето в гости к бабушке, Олимпиаде Савельевне, и по праву наслаждались своим беззаботным детством: играли, бегали, купались в реке, рвали самые крупные и уже только поэтому вкусные ягоды.

– Девчонки, возьмите свои щепки, поиграйте. А я пока обед приготовлю.

– Не «щепки», бабушка, а бадминтон! Бад-мин-тон! – смеялись девочки.

Ещё разок обозвав ракетки для бадминтона «щепками» и усмехнувшись, Олимпиада Савельевна отправилась на кухню и начала нарезать овощи, собранные тем же утром с грядки.

В открытое окно вместе с запахом белой тайги проникал звонкий, словно колокольчик, смех Леночки и чуть низковатый голос её младшей сестры Риты. Они только что прибежали с речки, ласково прозванной ими Инюшкой, и теребили свои влажные и белые, как лён, волосы, чтобы те быстрее просохли. К их босым ногам прилипали травинки, которые позже засыхали и слегка щекотали и покалывали нежную кожу.

На кухне стоял большой радиоприёмник «ВЭФ», его круглую ручку-шайбу любила крутить Леночка, чтобы поймать иностранные волны. Но сейчас из круглых динамиков звучала советская передача с военными песнями и душевными романсами.

«Вот и взошла звезда, чтобы светить всегда, чтобы гореть в метель, чтобы стелить постель, чтобы качать всю ночь у колыбели дочь…» – напевала тихонько Олимпиада Савельевна, сдерживая подступающие слёзы. Вспомнилось ей, как Костя, её родной и любимый Костя, перед самым уходом на войну взял на руки их маленькую дочку Томочку, которой на тот момент было всего четыре года. Он обнимал её, горячо целовал, гладил по голове, а Олимпиада смотрела на него – сильного, высокого и красивого – и думала о том, что всего через полгода у них появится сын, которого Костя не увидит, потому что будет на фронте. Тома в последний раз тогда видела своего папу. Он прощался с ней уже навсегда, хотя никто ещё не знал об этом. А маленький Валентин и вовсе никогда не увидит своего отца.

«Приказ 44-й отдельной лыжной бригаде от 29 декабря 1942 года № 013. От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР, за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество, награждаю Орденом Красной Звезды… лейтенанта Курепова Константина Ивановича – заместителя командира 1 стрелковой роты 3-го отдельного лыжного батальона». Строка «достижения» наградного листа гласит: «После выхода из строя командира роты, принял на себя командование и пять раз водил роту в контратаку и отбивал противника. Достоин правительственной награды орденом «Красной звезды».