Белая тень. Жестокое милосердие

Их спасла девушка из Озерян, имени которой они так и не узнали. Видели, как она подбежала к дороге, как ударила тяпкой коня, как взвился гнедой одер, и лопнули привязанные к колесу вожжи, и дрожки запрыгали по грядам, только пыль поднялась. Девушка закричала, позвала хозяйку, они вдвоем бросились наперерез коню. А конь сбежал в лощину и остановился. Снова стоял неподвижно, задрав голову, будто это и не он только что галопировал по картофельному полю. Пожалуй, когда-то это был кавалерийский конь, помнил военную муштру.

Девушка не вернулась назад. Наверное, немка побоялась ехать одна. Она села сзади, девушку посадила править. И одер, широко ступая, потащил дрожки к железнодорожному переезду. А беглецы улеглись в рощице ждать вечера. Изморенные, вскоре уснули, по очереди карауля сон.

* * *

Адская работа раздобывать харч, да еще, как сказал Тимош, когда он отстреливается. Правда, их пожива не отстреливалась, сторож только попросил, чтобы они брали из дальнего бурта и помогли потом его заровнять. Они выносили картошку в переулок, где их ждал с запряженным парой коней возом Сашко Хан — погонщик, а на этот раз еще и конвоир. Он стерег связанного полицая, которого схватили на железнодорожном переезде, — ехал куда-то на велосипеде и наткнулся на них. Полицай был не из Позднего и не талалаевский, но не хотел говорить, куда и зачем крутил педали на ночь глядя, они решили увезти его в лес, чтобы допросить там.

Василь плелся позади всех, спотыкался о ботву — спешил, чтобы не отстать. Тимош и так прикрикнул на него за то, что он самовольно отошел от гурта, привлеченный огоньком посиделок в хате кривой Липы. А Василь даже не забежал в хату, а приник к оконному стеклу и высмотрел, кто там есть. Марийки среди девчат не было. Да он почти и не надеялся увидеть ее там. Савва Омельянович не пускал дочку на гулянки и в мирные времена. И даже если бы она была там… Разве Тимош отпустил бы его?..

Тимош тяжело шагал впереди. На плечах у него полуторацентнерный, с немецким орлом, оккупационный мешок, а на ногах пудовые сапожищи, ими, пожалуй, только грейдер утаптывать. Василь усмехнулся этой своей мысли, она даже взбодрила его, вырвала на мгновение из цепкой жути. Странно, что может делать с человеком ночь. Василю знаком тут каждый кустик, каждый столбик, но сейчас они не такие, как всегда, а настороженные, нацеленные куда-то. Вон колодец, вокруг него кусты бузины. А кажется, что за срубом затаились три склоненные друг к другу фигуры. Слава богу, что уже недалеко.

Василь никогда не бегал от страхов. Еще в школе мог заставить себя пойти ночью в лес, на старое кладбище, превозмочь что-то в собственной душе, хотя, когда он шел, душа сжималась и становилась как сухая груша-дичок. Кто знает, была ли это храбрость или только постоянный поединок со страхом, с самим собой.

Вдруг впереди что-то загрохотало, застучало, загромыхали колеса, выбили дробь копыта, а потом затопало по стежке, и ухнул на землю мешок — его бросил Тимош. Василь крутнулся на месте — мешок занес его в сторону — он не знал куда бежать, назад или вперед, и побежал-таки вперед, а когда подбежал, то увидел, что Тимош трясет Хана за грудки, да так, что у того дергается голова.

— Как же ты, остолоп…

— Я же не видел, что он развязался. Нагнулся прикурить, а он — по коням.

— А винт где? Почему не стрелял?

— Винт я прислонил к возу, а он схватил…

— Ух ты, — Тимош замахнулся, кулаки у него как ведерные чугуны, но не ударил. — Свекор с тебя шкуру сдерет.

— А кони какие!.. — молвил кто-то из темноты.

— Кони, может, и найдутся, а вот винт и полицай… — поддел его Василь.

— Как это найдутся? — не понял Тимош.

— Да это… из «Мартына Борули», — смутился Василь. — Пьеса такая есть.

— Сам ты Боруля, — рассердился Тимош.

Василь хотел ответить ему остро, но сдержался.

— Мы его толком и не обыскали, может, при нем секретный пакет был, — высказал предположение Женько́, партизан из окруженцев.

— Видно, был, — согласился Тимош. — Куда-то же он спешил. И удирал как! — Он помолчал и ткнул носком сапога мешок с картошкой: — А это теперь куда? Приперли на дорогу, чтоб немцам легче было.

— Мажьте пятки салом, — сказал Женько, — пока он не привел своих.

— Откуда ему привести, — рассудительно возразил Тимош.

В самом деле, в Позднем шестеро полицаев, они либо ночевали на станции, либо запирались в полиции. Оттуда их среди ночи не вытащить и на веревке. До полицейского куста — двадцать пять километров, да и не дураки они понадеяться, что партизаны будут ждать их в переулке. Наверное, сюда никто не приедет. А вот полицай сбежал. Да еще на их конях.

Партизаны долго стояли в поисках какого-то выхода. И вдруг Василя озарила хитрая, как ему показалось, мысль.

— Вы знаете что, — подошел он ближе, — давайте снесем мешки вон туда, в бурьян. А утром я попрошу дядька Федора, чтобы подкинул к лесу. Там он наберет дров. Ему выгода и нам.