Читаем Белая тень. Жестокое милосердие полностью

Внезапно экран погас. И в тот же миг Дмитрий Иванович ощутил на своем правом плече чью-то руку. Он потянулся левой рукой, чтобы сбросить руку того, кто сжимал ему плечо, но не смог. Пальцы были как железные. И вся рука была тяжелая, беспощадная, враждебная. Дмитрий Иванович хотел оглянуться, но и это ему не удалось — он не смог даже пошевелить плечом. Ему стало страшно. Он попытался закричать, но чувствовал, что только разевает рот, а из него не вылетает ни звука. И в это мгновение вдруг снова засветился экран. Рука медленно отпустила его, — когда он схватился за плечо, ее не было. А на экране проступали очертания причудливых — зубцами и шпилями — гор, и над ними реяло нечто похожее на исполинские крылья.

Опасаясь, что экран погаснет снова и тогда на плечо опять ляжет та же рука, Дмитрий Иванович встал. Он помнил, где была дверь, нашел ее ощупью и вышел в фойе. Фойе было обычным, как и все другие фойе кинотеатров, тут горел яркий свет и висели на стенах портреты киноактеров: правда, ни одного из них он никогда не видел на экране. Дмитрий Иванович свернул налево, широкий коридор привел его к дверям, и он вышел на улицу. Светило солнце, гудел город, откуда-то издалека доносился голос молочника: «Молоко. Мо-ло-ко. Есть мо-ло-ко!» Совсем как в их дворе, хотя улица была незнакомая, узенькая, с высокими готическими окнами домов, точь-в-точь такая, какие в позапрошлом году он видел в югославском городе Сплите. Только он хотел пойти направо, где по гомону угадывалась магистральная улица, как из двери кинотеатра выбежала маленькая сухонькая женщина в очках и схватила его за рукав пиджака.

«Простите, — сказала она, — отдайте ваш билет».

«Зачем он вам?» — удивился Марченко.

«У нас такой порядок», — многозначительно сказала женщина.

Он хотел повернуться и уйти, но вместо этого стал искать билет. Обшарил все карманы, некоторые даже вывернул, — билета не было.

«Я, наверное, выбросил его», — немного растерянно сказал Дмитрий Иванович.

«А как ваша фамилия?» — спросила женщина.

«Зачем вам?.. Марченко…»

«Мы не можем выпустить вас», — сказала женщина, стараясь вложить в свой голос как можно больше твердости. Ведь она понимала, что никоим образом не сможет удержать этого крупного мужчину. Еще лучше это понимал Дмитрий Иванович. Вот он повернется и уйдет. И что ему сделает эта общипанная синица в очках? Но вместо этого спросил:

«Что же мне делать?»

«Подите наверх, попросите разрешения у Винга».

«Какая странная фамилия», — подумал Дмитрий Иванович. Ему очень не хотелось возвращаться в этот коварный дом, но он все же пошел. Крутыми ступенями поднялся на второй этаж, зашел в большой просторный кабинет. Там стояла влажная духота — окна почему-то были зашторены, — толчея, шум, в густом дыму между столиками с рюмками в руках сновали мужчины (только мужчины) в черных костюмах, о чем-то разговаривали, смеялись, на столиках, подоконниках, прямо на полу поблескивали бутылки с напитками и сифоны с водой.

«Кто тут Винг?» — спросил Дмитрий Иванович у пучеглазого молодчика, который оказался ближе всех к нему.

Молодчик покачал головой:

«Не знаю».

«Кто тут Винг?» — пройдя немного дальше, обратился Дмитрий Иванович к тучному человеку с бутылкой в руках.

«Не знаю, — сказал тот. — Пройдите в комнату напротив».

Дмитрий Иванович вышел на лестничную площадку, направился к узенькой, обитой желтым дерматином двери. В той комнате сидело четверо умжчин: листали журналы, один примерял перед зеркалом парик.

«Есть тут Винг?» — снова спросил Дмитрий Иванович.

Никто долго не отвечал, потом наконец откликнулся человек, примерявший парик:

«Он, наверное, в подвале. — Натянул парик, одним ловким движением приклеил усы (бородка была своя) и сразу стал удивительно похожим на Мефистофеля. А может, и в самом деле он собирается играть Мефистофеля? — А вообще на земле все тлен, настоящее только одно — извечные иллюзии людей», — бросил он через плечо.

Хотя его слова, как догадался Дмитрий Иванович, предназначались не ему, а кому-то из тех троих за столом, у него почему-то испуганно сжалось сердце. Он вобрал голову в плечи и поспешно вышел на площадку лестницы. Спустился на первый этаж, поискал глазами ступеньки в подвал и увидел длинный узенький коридорчик, а в конце его приоткрытую на улицу дверь. Наверное, это был черный ход. Дмитрий Иванович хотел выйти через эту дверь, но вспомнил, что назвал женщине в очках свою фамилию и теперь без разрешения уйти не может. Сообщат на работу, могут быть неприятности. Конечно, он ничего не нарушил, а только потерял билет, и то уже тогда, когда выходил из зала. А все-таки… И хоть его манила приоткрытая на улицу дверь и одолевало желание как можно быстрее покинуть этот подозрительный дом, он начал искать ступеньки в подвал. И в тот же миг из приоткрытой двери к нему долетел протяжный крик: «Молоко. Есть мо-ло-ко. Мо-ло-ко!»

От этого крика Дмитрий Иванович и проснулся.

— Молоко. Есть мо-ло-ко! Мо-ло-ко! — снова долетел до него голос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза