Белая тетрадь

Первые два дня я свои сны, к счастью, не запоминала. И потому изощренные намеки спутника с чистой совестью пропускала мимо ушей. Но сегодняшний день грозил обернуться кошмаром.

– Если не виноват, попробуй хотя бы не смеяться. Или делай это про себя, – от души посоветовала я и добавила обиженно: – Нашелся, прекрасный принц… Да нужен ты мне больно.

Максимилиан страдальчески возвел очи к небу. Небо завистливо отразилось в синих-синих глазах и, посрамленное, принялось напяливать на себя тучи.

– Найта… Вообще-то я смеялся не над твоим сном и уж точно не над своей ролью в нем.

– А над чем же? – скептически поинтересовалась я.

– Скорее над твоей реакцией, – ответил князь и, увидев, как я вскинулась, поспешил объяснить: – Если бы мою свадьбу – даже понарошку, во сне! – кто-нибудь испортил, я бы пришел в ярость. А ты… ты смущаешься, как будто тебя поймали на чем-то постыдном.

– Я не смущаюсь! Я в гневе, честно! – поспешно возразила я, как нарочно ощущая именно смущение.

– Не ври хотя бы себе, – отрезал князь неожиданно серьезно. – Я чувствую тебя. Сначала думал – это со сна такая невнятная реакция, целый день пытался тебя разозлить…

Терпение мое, воистину достойное ученицы Дэриэлла-целителя, лопнуло.

– У тебя это прекрасно получилось! – крикнула я. Нашелся воспитатель, как же! Эксперименты ставит, психолог недоделанный! А о чувствах моих подумать – нет, никак нельзя? Он же эмпат, как можно проявлять такую нечуткость…

– Ничего у меня не получилось, – фыркнул Максимилиан и добавил неожиданно едко: – Даже сейчас ты кричишь на меня, а хочешь только одного – чтобы я заткнулся и, шатт даккар, забыл наконец об этом сне.

Я отшатнулась от резко помрачневшего князя. По спине пробежал холодок. Как будто я наклонилась ясным утром с кровати – нашарить тапки, а нащупала змею, и теперь думаю, ядовитая она или нет. А если ядовитая – то укусит или нет. А если укусит…

От этих размышлений стало еще страшнее, и коленки начали самым позорным образом подгибаться.

– Да ладно уже, – отвела я глаза, мечтая оказаться как можно дальше от своего спутника. – Ты относишься к этому слишком серьезно.

– Это ты относишься к этому недостаточно серьезно. – Я явно задела князя за живое. – Люди вообще патологически несерьезны… А уж в последнее время вы непозволительно измельчали.

– Да ну?! – начала закипать я – все же мне не хватало наглости, чтобы откреститься от рода человеческого. Но договорить князь мне не дал.

– Все самое важное, самое главное, что есть в жизни, обесценилось. Превратилось в набор понятий, дурацких ритуалов, слов, в которые никто не верит. Жена, муж, брат, отец – теперь это обозначение не духовной, а физической связи или – да простят меня боги – запись актов гражданского состояния, – едко говорил Максимилиан – будто постыдные ярлыки наклеивал. – Государь, истинный правитель, выродился в управленца с меркантильными замашками! Семья…

– Да что ты в этом понимаешь? – не выдержала я. – У тебя вообще семьи нет и отродясь не было… – Я осеклась, вспомнив, что о родителях Северного князя никто ничего не знает.

Максимилиан и бровью не повел.

– У меня есть семья, – обманчиво мягко произнес князь. – Это мой клан. За каждого, кто пришел под мое крыло – неважно, только сейчас или две тысячи лет назад, – я готов отдать жизнь. И за вспыльчивую, влюбчивую Корделию, от которой проблем больше, чем от всех остальных, вместе взятых, и за того новенького, Раймонда, которого привела Кариотт… Они – мои братья и сестры… или дети. Не по крови, да, но настоящие. – Голос его потеплел, взгляд стал мечтательным. – Близкие. А вы, люди… – прозвучало почти как оскорбление. – Я уже не говорю о свадьбе, которую вы сделали просто первым этапом развода, поводом для раздела имущества… Знаешь, в моем клане был такой паренек – Рэнвел. Молодой совсем, и трехсот лет не исполнилось. Шакаи-ар любят один раз в жизни… А он выбрал не того человека. «Любовь» этой милой девушки испарилась в тот же момент, когда выяснилось, что Рэнвел не человек… но готов сделать все ради ее счастья. Рэнвел сразу стал для нее просто орудием, способом отомстить ее обидчикам и получить власть в убогом городке. Я вмешался вовремя, Найта. – Голос его стал обманчиво ласковым. – Вытащил этого идиота. И девочке тоже хорошенько проветрил голову. Сейчас эти двое живы и вполне счастливы, но скажи мне вот что: почему именно человеческая «любовь» оказалась уязвимой точкой?

– Я…

В горле у меня пересохло. Что сказать? Что люди разные и девушка просто не выдержала испытания властью? Что я на ее месте поступила бы иначе и моя любовь бы так просто не испарилась?

А действительно ли это было бы так? Или я тоже…