Белая вода

Детскими стихами занимался суетливый, спившийся, с трясущимися руками поэт с замотанным в шарф горлом. Он носил его в любую погоду, наверное, даже спал, не разматывая. Шарф походил на петлю, а сам поэт – на сорвавшегося с виселицы бродягу из романов Диккенса. Его, как рассказали Васе, постоянно хотели выгнать (он вечно путал адреса, имена детей, терял письма), но как только доходило до дела, начинали жалеть. Всем без исключения юным стихотворцам этот, с позволения сказать, литконсультант, советовал внимательно изучать статью Маяковского «Как делать стихи?» и ознакомиться с поэмой Евгения Евтушенко «Братская ГЭС». В одном из писем оба совета у него, как капельки ртути слились в «Как делать стихи на Братской ГЭС?». Руководительница детского литературного объединения из куйбышевского Дворца пионеров, получив ответ и обдумав неожиданное предложение, направила в редакцию благодарность «За вклад журнала в пропаганду советской культуры и коммунистического отношения к труду среди школьников младшего и среднего возраста». Поэта можно было вызывать за письмами в любое время. Иногда, когда он был, как сам выражался, «при деньгах», то есть в выплатные дни, он угощал девушек и Васю коньяком из фляжки, которую профессионально прятал при малейшем шуме в коридоре, и шоколадными конфетами. «Запомни этот день, сынок, – сказал он однажды, нацеживая Васе прыгающей рукой в стакан коньяк. – Скоро тебе будет этого не хватать, – кивнул на изгибисто со сладостно-неприличным стоном потянувшуюся (руки за голову, ноги широким циркулем), да так и застывшую в этой позе Свету. Окно было открыто, и запах пота практически не ощущался. Потом поэт перевёл затуманенный взгляд на Марину, явившуюся в тот день на работу в мини-юбке. Раскинувшись в кресле, она курила сигарету, забросив ногу на ногу, так что мини-юбка на ней превратилась в юбку-невидимку. – Очень, очень скоро, сам не заметишь, – прошелестел одними губами поэт, – поэтому запоминай, запоминай…» «А ещё я запомню… твой шарф», – неизвестно почему подумал Вася, но оказалось, что произнёс эту странную фразу вслух. «Точно! – обрадовался поэт, посмотрел на Васю, как на внезапно (и неожиданно) произнесшего нечто умное младшего брата. – Когда-то он был разноцветный с блёстками. А сейчас?» «Трудно сказать», – пожал плечами Вася. Ему было противно смотреть на прожжённый, в пятнах и табачных крошках шарф. Но он почему-то смотрел. У шарфа не было цвета. «Это жизнь. Поэтому… запоминай, – повторил поэт, – и… лети, беги, ползи». «Куда?» – удивился Вася. «Не знаю, но прочь, прочь, пока… дышишь, пока он тебя не придушил», – полез в карман за фляжкой поэт. Рука прошла мимо, но он этого не заметил, продолжая нащупывать фляжку в воздухе, как если бы воздух был большим и пустым карманом.

За каждый ответ литконсультанты получали по рублю. Иногда, если в редакции обнаруживались неизрасходованные по статье «работа с письмами» деньги, а ответы радовали логикой и лёгкостью слова, гонорар увеличивался на двадцать пять копеек. За два ответа, произвёл в первый же день нехитрые математические вычисления Вася, можно было купить бутылку водки «Кубанская» – два рубля шестьдесят две копейки – или, доплатив двадцать копеек, бутылку белого вина «Цинандали» – за два семьдесят.

Раскладывая ответы по конвертам, Вася, случалось, вникал в их содержание. Ему было трудно отделаться от мысли, что ремесло литконсультанта (особенно когда он читал торопливые, часто в винных и помидорных потёках, а один раз с присохшим хвостиком кильки отписки поэта) ему очень даже по плечу. Через неделю работы в редакции Вася сам был готов сочинить статью: «Как делать ответы на письма?» Даже и на Братской ГЭС.

Его час пробил, когда узница сталинских лагерей (волокита длилась не один год) наконец получила от компетентных органов разрешение на поездку во Францию к сестре. Год назад эта увезённая в Гражданскую на последнем пароходе из Крыма сестра овдовела, и дети определили её в дом престарелых под Парижем. В её комнате, сообщили они, вполне можно временно установить вторую кровать для тёти из СССР. Французские родственники обещали оплатить пострадавшей в сталинские годы тёте двухнедельное (с питанием) пребывание в доме престарелых и обратный билет в Москву.