"… Опишу тебе дальнейшие события из жизни Лёни. В июне месяце Лёня чувствовал себя хорошо, устроился работать на стройку по художественному оформлению здания. Вместе с художником-оформителем, его лучшим другом, они делали барельефы и т. д., каждый день уезжали из дома часов в 7-6-5, смотря по обстоятельствам. Возвращался часов в 11, ночевал дома. Ты бы посмотрела, Светлана, на него, каким он стал! Почувствовал утерянное человеческое достоинство. Работает, как все, причём ту работу, которая ему по сердцу. Я поверила, обрадовалась, меня смущало только то, что он не приносит зарплаты. Сказал, что оплата им будет после окончания объекта, взятого по договору. Вдруг, 19 июля перед проведением ярмарки ко мне на дом пришла врач Бурчатова Н. Д., сказала, что Лёня не является к ней на приём, придётся его брать на машине. Он не пошёл к ней в назначенный срок, и тогда ночью с милицией его увезли в Никольское. Там он был одну неделю. Я запротестовала и взяла его домой. Но на работе его не восстановили. Перед этим приехал с работы усталый очень. Я спросила: "Ты очень устал?" Ответил: "Да, но это лучше, чем лежать трупом на постели". И лицо его уставшее, но сияющее и довольное. Теперь он снова ничего не делает, говорит: "Оторвали. Видно, безнадёжный". Снова живёт на пенсию в сумме 37 р. 80 коп. А я не знаю, почему после лечения наступает снова ухудшение. Десять лет лечится мой сын. Почему же не могут вылечить? Десять лет я наблюдаю его больного. 10 лет я наблюдая организацию психических больных. В Никольском в отделениях лежат буйные больные вместе с тихими. Я считаю это преступным. Как же можно вылечить спокойных больных, если видят возбуждённых, буйных? Ведь у них не потеряно сознание полностью, и это их угнетает. Они думают, что и их ждёт такое будущее. Вообще, лечат в Никольском, не учитывая психологию больного. Лечат одной химией. Там убивают человеческое достоинство, запирают на замки, убивают эмоции. Всякие эмоции считают проявлением болезни. Зачем? Пусть бы смеялись, пели, плакали, что угодно, ибо это живые люди. Выражение этих эмоций облегчает психику. Они не виноваты, что живут взаперти, и им всё запрещено. Больше всего их лечит радость. Приведу пример из своей педагогической практики. Правда, это опыт не с больными, но он доказывает, какое значение имеет психология. Ко мне в первый класс поступила девочка, которой очень трудно давалось учение. Никак не запоминались буквы, не давался счёт. Дома ей все всё время внушали, что она мала, глупа, останется на второй год, называли Мордовкой. Я не подтверждала это мнение. И когда она не умела прочитать ни одного слова или сосчитать свои пальчики. Я говорила: "Ничего, Галя, научишься считать пальчики, камешки, листочки. Знаешь, твои пальчики – это чудо природы. Чего только они не сумеют?" Галя слушала, улыбалась, слушал и весь класс. Весной я перевела её во второй класс без соответствующих знаний, чуть тёпленькую. Летом встретилась мне галина мать. Она меня так благодарила. Говорила, что Галя всё старается читать, что не увидит: заголовки газет, журналов, перечитала букварь, считает листочки, камешки, любит играть в школу, изображает учительницу, и это у неё Мария Павловна. Вот так, а если бы я оставила её на второй год, то она, может быть, была бы на долгие годы отстающей ученицей. А радость, сознание, что она не хуже других, дало ей скачок в развитии, желание учиться, и во втором классе без особых усилий она стала хорошей ученицей. Вот так, Светлана. А наших больших детей больных в Никольском считают видно чурками деревянными и лечат, вслепую подбирая лекарства. Лечат в основном химией, лечат, не изучая причины заболевания. Лечат мозг, а ведь там в основном электрические явления… Вот если бы и у Лёни нашёлся психиатр, который дал бы ему справку, что он здоров и может работать, то так бы и было, как с Галей. Он бы стал здоровым. За время болезни он выучился на часовщика, на косметолога, на сварщика. Да мало ли работ на строительстве. Важно, чтобы ему никто не вспоминал, что он болел, вернуть бы ему душевный покой".
Мария Павловна писала, что я поступила правильно, отказавшись с Лёней жить. Так я впервые узнала, что именно я отказалась с ним жить, а не он бросил меня с ребёнком. Но разве я отказывалась? Я просто просила подождать два года, а он уехал неизвестно куда от меня, даже жил в Узбекистане. Это он изменял мне с женщинами, это он подал на развод. Формально выглядело, что это он меня оставил, но фактически… Я помнила, как обрадовалась, когда мне отказали в министерстве, а он прочитал мои мысли и поступил так как, как мне подсознательно хотелось.
В последний раз я была в Костроме в мае 1984 года. В квартире был беспорядок, а Лёня в безумии. Я положила гостинцы на стол и решила больше никогда сюда не приезжать. Отсканированное письмо Љ2 Марии Павловны Цареградской. ‹http:atheist4.narod.rusvf15.htm›