Белая западинка. Судьба степного орла

Первым колымским разведчикам было невероятно трудно, и не только по суровости природных условий, но и по чисто профессиональным мотивам. В самой общей форме мы знали, что золото на Колыме есть. Но где оно закопано временем? Разведывали наугад: или найдём в заданном месте, или не найдём. Знания о крае постепенно полнились чётче прорисовывались признаки золотоносности. Александр Степанович, видимо, нащупал какие‑то закономерности. Если бы знать основания, по которым можно заранее сказать: здесь заведомо нет и не может быть, а там, возможно, есть — уже это предварительное знание вдвое увеличивало бы вероятность результатов поиска. Замечательная для геолога задача! Подтвердись предположения Александра Степановича—в наших руках оказался бы надёжный ключ к хитроумным колымским кладовым.

В те годы мы только–только осваивали Колыму. Чуть в сторону от намечавшейся трассы — и на карте белые пятна с неведомыми ключами, речушками, горными вершинами.

Страсть Александра Степановича к музыке сказывалась несколько неожиданным образом. В обширном районе нашей разведки появились речки Кармен, Аида, Русалка. Одна сопка оказалась Князем Игорем, другая — Евгением Онегиным. Ехидная высотка, к вершинам которой мы никак не могли подступиться, была названа Чародейкой.

Наша стоянка располагалась километрах в пятидесяти от горного управления. Изредка Александр Степанович отправлял кого‑нибудь из нас в центральный посёлок. Тогда не было ещё у нас ни вертолётов, ни порядочных раций, но геологические канцелярии уже действовали исправно. Наш начальник отправлял текущие донесения. Ему нужны были книги, реактивы, анализы сданных в лабораторию образцов.

Путешествия эти всегда были желанными. Центральный посёлок был для нас чем‑то вроде столицы для глубокого провинциала.

Вымыться в горячей бане, постричься у настоящего парикмахера, прочитать залпом целую пачку газет, наврать хорошеньким чертёжницам что‑нибудь о единоборстве с медведем, растревоженным в своей берлоге нашими взрывами… Путешествие сулило тьму удовольствий, и завоевать на него право было не так‑то легко: Александр Степанович отправлял в посёлок «лучших из лучших», справедливо считая эти пятидесятикилометровые вояжи по снежным просторам знаком своего особого расположения.

На этот раз счастливый жребий пал на меня.

Путешествовали мы на якутских лыжах. Это очень удобное средство для преодоления покрытых снегом горных увалов. Небольшие широкие планки с загнутыми носами обтягивались полосками оленьего меха. Грубые ворсинки его при подъёме на сопку ощетинивались, как занозы впивались в снег, и путник, не соскальзывая, легко преодолевал подъем. При спуске волоски складывались по ходу движения, и вы стремительно мчались к подножию сопки.

Я очень любил эти путешествия по белой пустыне. Вдруг ты оказываешься один в целом свете. Под недосягаемо высоким густо-синим небом стоит непроницаемая тишина. Молча горбится по склонам сопок приникший к земле и запорошённый снегами стланик. Сурово чернеют окоченевшие лиственницы. Вон опять пялит на солнце янтарные глаза нахохлившаяся сова. Только на мгновение вспыхнула огненным языком лисица, полыхнула и исчезла, будто её и не было. Вежливо расступается, давая тебе дорогу, стая непуганых куропаток. Вдруг — это всегда получается вдруг — разрывая насторожённую тишину, пронзительно закричит кедровка, отважная колымская труженица. Даже суровая стужа не отпугнёт её от родной тайги.

А в синем небе ярко светит февральское солнце. В воздухе ни пылинки, ни знака копоти, он чист и прозрачен. На пути к земле ничто не препятствует щедрому свету солнца. Только кристаллики льда, взвешенные в пространстве, поблёскивают радужными искорками. Безграничные снежные зеркала отражают солнечные лучи с такой слепящей силой, что приходится защищать глаза тёмными очками.

В оба конца путешествие отнимало три–четыре дня. На стоянке все с нетерпением ждут твоего возвращения: новости, интересная книга (её будут рвать друг у друга из рук!), письма с материка… Целый рюкзак радостей привёз ты своим товарищам.

— Вы посмотрите на себя, — улыбаясь, сказал мне Александр Степанович. — Можно подумать, что сейчас на дворе июль, а вы вернулись с Южного берега Крыма.

Зеркало у нас было, не удивляйтесь. Об этом позаботились хорошенькие чертёжницы в благодарность за бескорыстное враньё про медведей. Я глянул на себя и ахнул. Из зеркала смотрел, сверкая белками и зубами, очень похожий на меня негр.

— Вот что значит для здорового человека три дня на открытом воздухе, — с завистью вздохнул Александр Степанович. — Загорели вы здорово!

На зимнем колымском солнце все мы чернели. И дышалось в тайге легко и вольно. Аппетит у каждого разгорался зверский.

Вместе с нами Александр Степанович все дни проводил под открытым небом, но оставался, в отличие от нас, болезненно бледным. Загар не приставал к его худощавому лицу. Мы справедливо винили в этом его проклятую болезнь.