Белая западинка. Судьба степного орла

Ну, а если необычайное скрыто в рядовом, встречающемся на каждом шагу? Вот, скажем, колымская лиственница, неказистое дерево, образующее в наших местах крупные таёжные массивы. Ничем особенным оно как будто не примечательно. А все‑таки это необыкновенное дерево! Сумело же оно захватить и освоить гигантские пространства, менее всего предназначенные для того, чтобы на них укоренялось и росло что‑нибудь живое.

Подумать только, чем эта бедная лиственница держится за нашу суровую землю! Ведь поверх вечной мерзлоты или трещиноватого камня здесь едва возникает тонкая плёнка почвы. Да и что это за почва?! Коричневатая землица, перемешанная с диким щебнем, или слой: неперегнивших мхов, легко затянувших студёное болото. Широко распластав (чуть ли не по самой поверхности) сильные корни, неприхотливое дерево тянет из этой почвы живительные соки, формирует могучий ствол, покрывается весной нежными зелёными иглами, растит семена в маленькой невзрачной шишке…

И все‑таки, как ни цепко хватается это дерево за землю, нестойко оно живёт на ней. Мне самому приходилось наблюдать на мшистой заболоченной почве целые рощи пляшущих лиственниц: ступаешь по сырому мху, а в такт твоим шагам покорно качаются деревья.

Был на нашей разведке большой клин лиственничной тайги, сплошь заваленный буреломом. Видно, такой сильный ветер налетел на этих таёжных великанов, что не смогли они противостоять его напору и падали, вырывая вместе с корнями тяжёлые глыбы земли.

Мне всегда было как‑то жалко и страшно смотреть на эти обнажённые корни с присохшими к ним бурыми комьями. Поверженные бурей, деревья словно грозили кому‑то могучими искорёженными членами, словно оберегали растопыренными узловатыми рогатками те ямы, около которых полегли навечно…

Бурелом захватил обширную террасу, намытую древним, давным-давно исчезнувшим потоком.

Я решил на всякий случай обследовать естественные шурфы, образованные поваленными деревьями. Ведь разведчику всюду золото мерещится…

Золота я не нашёл, но в одной из ям откопал бивень мамонта. Это был очень хорошо сохранившийся экземпляр. Он мог бы стать украшением любого музея. Бивень весил не менее четырёх пудов. Я в полной мере ощутил это, когда мы вдвоём с Поповым несли бивень на плечах, прикрепив к здоровенной жерди.

Несколько дней клык забавлял нас, а потом мы охладели к этой полуокаменевшей кости и оставили её в покое. Клык долго простоял праздно у толстой стены нашей таёжной избы, пока не нашлось ему неожиданное и очень интересное применение.

2

В тайге каждый гость дорог, и мы от души обрадовались появлению в нашем доме старого якута. Попов засуетился с чаем, но гость даже не присел к столу. Видно было, что старик чем‑то глубоко и серьёзно взволнован. По–русски он говорил плохо, но все‑таки говорил, и мы поняли, что у них в селении кто‑то «совсем шибко больной, вот-вот помирать будет».

Мы немедленно радировали о случившемся в управление, а я, прихватив с собой йод, стрептоцид и касторку, решил отправиться с гостем в его посёлок.

Путь был дальний, и, хотя олени мчали нас быстро, а старик вёл упряжку уверенно и умело, мы прибыли в селение под вечер и… с опозданием. Часа за два до нашего приезда здесь побывал самолёт, взял на борт больную внучку якута и улетел.

Новое якутское селение напоминало мне чем‑то родную среднерусскую деревню. Хорошие дома, срубленные в замок. Высокие заснеженные кровли, покрытые дранью. Большие застеклённые окна почему‑то насквозь промороженные. Кирпичные трубы на крышах. Добрые дома…

Старик равнодушно ехал мимо этих отличных строений. Вот он свернул в какой‑то переулок, и мы оказались позади рубленых домов, за которыми беспорядочно высились странные снежные конусы, курившиеся приятным смолистым дымком…

Да ведь это бревенчатые якутские юрты! Мне довелось видеть их осенью в одном из якутских селений. Строили их из брёвен, поставлен–ыых вертикально с небольшим уклоном к центру. Помнится, что на зиму эти юрты обмазывались глиной… Тёмные это были, чадные и неудобные для жилья строения. По именно в них‑то и жили люди, а в новых домах они хранили сухую рыбу, мороженую оленину, охотничье снаряжение и припасы.

Как далеко ушло от нас это время! Вспомнишь — и самому не верится, что все это было ещё на твоей памяти.

Якуты — исконные скотоводы. Но водили они полудиких мохнатых лошадок да очень малопродуктивных коров. Олень, наиболее приспособленное к Северу домашнее животное, появился в хозяйственном обиходе якутов уже в наши дни.

Я провёл в селении целую неделю. Учил людей топить печи, жить в домах, спать на кроватях, есть за столом…

Не скажу, насколько прочно и стойко убедил я своих соседей в преимуществах жизни по–новому, но, когда уезжал к себе на разведку, смолистый дымок курился теперь над каждым новым домом и стекла в них заметно оттаяли. Провожали меня всем селением, как хорошего давнего друга.