Белая змея (1988)

Блеск меди привлек внимание Пандав, и она наконец опустила взгляд к толпе. Она увидела расплывшуюся женщину, которая указывала на нее украшенной браслетами рукой. Пандав тоже понимала, кто такая эта женщина. Во дворах Дайгота имелись две или три танцовщицы из Иски.

Следом за женщиной протолкался к помосту и жрец. Показав на девушку, он протянул деньги. Капитан «Овара» выругался — со жрецами не торгуются. Он схватил за руку продавца рабов и начал протестовать, но без толку — деньги были уплачены, жрец уже отвернулся. Пандав поняла, что ее продали в местный храм. А поскольку среди служителей Ках не было иных женщин, кроме святых девиц, значит, ее приобрели, чтобы сделать шлюхой.

Храм съежился на каменном возвышении. Его окружали черные деревья, на которых вечно сидели птицы-падальщики, привлеченные смрадом жертв на алтарях. Позади в ограде располагался публичный дом Ках.

В первую ночь ее опоили дурманным питьем, отказаться от которого она не смогла — слишком была измучена жаждой. Утром две девушки, уже изрядно обросшие лишним жиром, принесли ей блюда с едой.

Пандав съела немного. Пища не понравилась ей — сладкая густая липкая каша и приторные серые хлебцы.

Ее обиталище было каморкой размером не больше уборной на стадионе. Дверь ее открывалась во двор. Пандав уже успела заметить, что вдоль стены и у всех выходов из храма стоит стража.

В полдень толстые девушки вернулись и принесли еще больше еды. Стараясь растягивать слова на искайский манер, чтобы ее поняли, Пандав спросила, как ей справить нужду. Одна из девушек молча указала на глиняный сосуд в углу, накрытый крышкой. Каморка не только имела размер уборной — она ею и была.

Пандав съела еще меньше. Она сделала несколько упражнений, вскидывая ноги на стену и наклоняясь к ним, но места было слишком мало, и это раздражало ее даже больше, чем моряки, подглядывающие за ее занятиями на палубе «Овара».

Вечером принесли еще еды.

Когда сквозь решетчатое оконце двери начали сочиться сумерки, подкрашенные Звездой, святая хозяйка решила посетить Пандав, возвещая о своем приближении звоном браслетов и тяжелым дыханием. Она встала в дверном проеме, возможно, опасаясь застрять навсегда, если войдет в узкую каморку. От нее пахло сладостью, духами и недовольством.

— Ты должна есть, — обратилась она к девушке.

— Чтобы набирать вес? — усмехнулась Пандав.

— Именно так. Чтобы стать привлекательной.

— Похоже, мужчины в твоем городе любят валяться на женщинах, как на перинах.

Хозяйка, поняв ее, скривила губы. Она была меднокожей, темной для Иски, но светлой рядом с Пандав, с жесткими черными волосами, плотно заплетенными в косы и унизанными бусинами. Былая красота смущенно проглядывала из ее тела, расплывшегося от сладкой каши, но глаза смотрели остро.

— Кому ты поклоняешься? — спросила она.

— Зардуку, богу огня. И Дайготу, покровителю воинов.

— Ты из Закора. Вольного или под властью светлых?

— Ни то, ни другое. Я элисаарская рабыня.

— Ты знаешь имя Ках?

— Я не ссорилась с этой богиней, — отозвалась Пандав.

— Ках купила тебя. Ках требует от тебя службы. А чтобы служить, ты должна стать пышной.

— От вашей еды меня тошнит. Я не могу ее есть, даже если голодна. Посмотри на меня. Это тело привыкло к упражнениям. Я танцевала с огнем, — в этом месте хозяйка издала шипящий звук. — Если держать меня вот так, я заболею, и деньги вашей богини пропадут зря, — убеждала Пандав, а кровь стучала у нее в ушах.

— Ничего, ты привыкнешь к такой еде. Голодай ты с самого рождения, ты была бы рада этому, как другие девушки. Это беспечная жизнь.

Пандав больше не могла сдерживаться — ей слишком долго пришлось делать это.

— Будь проклята твоя беспечность, жирная свинья! Чтобы я стала такой же, как ты? Да лучше я буду голодать. Лучше я умру! Забери меня отсюда и убей.

Она вспомнила о своей роскошной гробнице, которую отдала белой суке-эманакир. Без сомнения, волна разнесла ее склеп на куски. А сука-ведьма обещала ей долгую жизнь, так что в нем не будет нужды…

Но толстая женщина уже шла прочь, а ее сопровождающий закрывал дверь.

Пандав опрокинула тарелки с тяжелой пищей. На миг она подумала о том, как справиться с храмовыми стражниками, но их было слишком много. Она стояла, положив руки на стену. Она пылала неистовым, но бесплодным гневом, и сделала то немногое, что могла, желая излить его — прижавшись головой к неровной штукатурке, замолотила кулаками в стену, проклиная все на свете.

Отбив руки, Пандав бросилась на соломенный тюфяк. Реальность мстительно накрыла ее. Лишь сейчас она в полной мере осознала конец Саардсинмеи и утрату всего, чем она была, впервые ощутила это со столь мучительной болью, и постепенно сквозь пустоту ночи скатилась в неверие и отчаяние.

Она не стремилась в Закорис. Свободная или пленная, она хотела лишь славы в Элисааре, что значило заслужить право зваться эм Ханассор. Мир, который принадлежал ей почти все то время, что она помнила себя, исчез — но на самом деле не этот мир принадлежал ей, а она — ему. Теперь же она не принадлежала ничему.