Бэламнийская трилогия

Вместе с солнцем поднялось и облачко некоего сомнения, каким-то образом развеяв сияющий оптимизм предыдущей ночи. Джонатан позволил себе, всего через несколько мгновений после пробуждения, не только пожалеть о милях, которые они не прошли прошлым вечером, но и подумать о том долгом пути, который им придется преодолеть, чтобы наверстать упущенное. Он спросил себя, сколько миль может пройти пешком за один день их небольшой отряд вместе с собакой. По меньшей мере двадцать пять, может, тридцать. Это число показалось ему огромным и испортило настроение. Потом, расслабленно сидя на краю постели и глядя на лежащего на полу Ахава, он начал грезить о городке Твомбли, о своем крыльце и о клубнике, которая именно сейчас должна была стать большой и спелой. От всех этих раздумий, гаданий и грез у него началась жуткая хандра. Но потом, как с ним часто случалось утром через пять минут после пробуждения, Джонатану пришло в голову, что это безрассудство – думать в такую рань о чем бы то ни было, будь то грядущий день или предыдущий вечер. От таких мыслей не может не начаться хандра. Возможно, это какой-то физический или химический закон и его можно найти в одной из научных книг Профессора. Так что, натягивая башмаки, Джонатан принялся вместо раздумий насвистывать что-то веселенькое на мотив «Наверху у Пинки-Винки». Ахав открыл один глаз и посмотрел на хозяина. Его вид, казалось, давал понять, что Джонатан мог бы насвистывать что-нибудь другое или, возможно, не свистеть вообще. Потом Ахаву стало ясно, что наступил новый день и они отправляются на поиски приключений. Пес пару раз потянулся на своем коврике и подбежал к двери. Они нашли Профессора и Буфо в холле. Майлз с Гампом были уже внизу и наблюдали за тем, как трактирщик жарит яичницу с ветчиной.

Майлз уже успел сходить на колонку, о чем можно было судить по его прилипшим к голове волосам, и теперь улыбался, глядя в чашку кофе. Гамп исподтишка подмигнул Джонатану и Буфо, которые приближались шаркающими шагами, не спуская глаз со стоящего на плите кофейника.

– Масса путешественников останавливаются в этом трактире, – начал он.

– Их здесь что птиц, – ответил трактирщик.

Гамп кивнул. Джонатану стало интересно, чем именно путешественники напоминают птиц. Возможно, количеством. Гампа это, похоже, не особенно волновало.

– Странных много бывает?

Трактирщик посмотрел на него с изумлением:

– У нас почти не бывает каких-либо других. – Потом он взглянул на Майлза, одетого в оранжево-розовую мантию, и перевел взгляд на Буфо и Гампа, которых с их ростом по пояс взрослому человеку и остроконечными матерчатыми шапочками вполне можно счесть странными. – Куча странных, – добавил он. – Прямо пачками ходят.

Гамп опять кивнул. Джонатан видел, к чему ведет этот разговор. Гамп совершенно явно изображал из себя сыщика и пытался незаметно вытянуть из трактирщика все, что тому было известно.

– Держу пари, у вас тут бывают какие-нибудь толстяки, – продолжал Гамп, щурясь и делая глоток кофе.

Джонатан взглянул на Майлза, который, казалось, давился чем-то, – без сомнения, это было реакцией на тонкие методы Гампа.

– Толстяки? – переспросил трактирщик, который, к несчастью, был круглым как бочка. – О чем вы говорите? И не пытайтесь подшучивать надо мной, сэр! – добавил он, потрясая своей лопаточкой.

– Ничуть, – заверил его Гамп, сильно удивленный его возбуждением. – Вы меня не так поняли. Мы видели на пороге человека. Потрясающего человека. Огромный, как тележное колесо. И ходит примерно так, как ходило бы колесо, если бы у него были ноги. Что-то вроде походки с поворотом, если вы понимаете, что я имею в виду. Выглядел он так, будто его загрузили в одежду при помощи совка. И у него была потрясающая голова. Заостренная кверху, с чудовищными щеками. А его ноги почти невозможно различить. Они больше походили на стволы деревьев, чем на что-либо другое. И он проделывал одну такую шутку с буханками хлеба – проедал в середине дырку и надевал себе по буханке на каждое запястье, чтобы откусывать от них, взмахивая руками при ходьбе.

Трактирщик подал ветчину и повернулся к Гампу, глядя на него с подозрением:

– И вы обвиняете меня в том, что я имел дела с этим дубоголовым толстяком?

– Он вовсе не был дубоголовым, – решительно вступился за Сквайра Гамп. – Я просто подумал, что он мог проходить мимо. Вот и все.

– А почему вы просто не подошли к нему и не спросили его самого? Буханки хлеба на запястье! И вообще, что это вы затеваете? Кто вас надоумил?

– Надоумил меня? – опять переспросил Гамп.

– Это был Сикорский? – поинтересовался трактирщик. – Что он замышляет? Дубоголовые толстяки, как бы не так! Я из него самого сделаю дубовую голову. Передайте Сикорскому…

– Не знаю я никакого Сикорского, – запротестовал Гамп. – Я просто так говорил, чесал языком. Мы встретили это забавное толстое пугало так, на дороге, и…

– На какой дороге? – перебил его трактирщик, отыгрываясь за учиненный ему Гампом допрос.

– Ну на той, по которой мы пришли сюда.