Белбог

Перевозчик подкинул валежника в костер, повесил над огнем котелок и развел в нем зачерпнутую из бочонка, полную ложку меда, темно-коричневого, пахучего. Костер затрещал весело, лишь когда в него падали капли воды с котелка, недовольно шипел. Перевозчик сел на бревно, короткое и с прогибом посередине, будто продавленным ягодицами, протянул к пламени руки с красными, словно расплющенными пальцами. Он, казалось, не замечал раненого, который водил чалую кобылу, звонко цокающую подковами по камням, вдоль берега, стараясь держаться на одинаковом расстоянии от края леса и от кромки тумана.

Между холмами опять послышался стук копыт. Скакал целый отряд. Звуки то сливались в один, протяжный и тяжелый, то распадались на несколько менее грозных. Раненый, придерживая у горла края разорванной рубахи, подошел к костру и загнанно посмотрел на перевозчика. Тот недовольно поморщился, помешал ложкой воду в котелке, снял с огня и одним духом выпил половину.

– На, подкрепись, – предложил он раненому, который отрицательно махнул рукой и молвил тихо:

– Скоро здесь будут.

Перевозчик ухмыльнулся и в два захода допил воду с медом. Он бережно встал, стрельнув коленными суставами, снял тулуп и кинул в шалаш.

– Пойдем, – позвал он, направившись к воде.

Узкая лодка долбленка, шаткая и неповоротливая, глубоко осела под тяжестью двух человек, низкие борта всего на ладонь возвышались над водой. Иногда вода переплескивала через борта и стекала на дно лодки, покрытое ярко-зелеными водорослями, короткими, мягкими и скользкими. Раненый сидел в носу лодки, лицом к перевозчику, и, думая о чем-то муторном, черпал воду деревянным ковшиком, стараясь не содрать водоросли, и выплескивал за борт. Иногда он замирал и плотнее сжимал губы, сдерживая тошноту, и на левой щеке, покрытой бурой коркой, начинала дергаться жилка. Раненый погладил щеку мокрыми пальцами и розовые капли потекли на шею. Розовыми стали и подушечки пальцев. Раненый пополоскал их за бортом.

– Теплая, – тихо произнес он.

– Умылся бы, – посоветовал перевозчик, загребая веслом поочередно с левого и правого борта.

Раненый будто не слышал совет. Скребнул ковшиком по дну лодки, зачерпнув воду, выплеснул за борт, вновь зачерпнул, а полный тревоги взгляд был направлен на восточный берег, откуда доносился стук копыт, который становился все громче. Что можно там увидеть, в таком-то тумане, когда дальше руки с трудом что-либо разглядишь?!

Перевозчик положил весло поперек лодки на борта, гмыкнул недовольно, сделал пару гребков слева. Лодка медленно и бесшумно скользила по темной воде, пока не врезалась гулко в каменный берег острова, светлого, точно образованного из застывшего тумана.

Раненый выронил ковшик на дно лодки, вскочил, раскачав ее и чуть не перевернув, выпрыгнул на берег. Ноги его соскользнули, упал на левое колено.

– Не спеши, здесь тебя никто не тронет, – сказал перевозчик.

Раненый поднялся, сделал несколько шагов, скрывшись в тумане.

– Спасибо, век не забуду! – послышался его голос как бы из небытия.

– Еще и как забудешь, – пробурчал под нос перевозчик.

Он проплыл вдоль берега острова, остановился там, где к воде спускались вырубленные в скале ступеньки. Положив весло на борта, послушал стук копыт, определил, что еще не скоро доскачут до шалаша, перенес внимание на звуки, доносившиеся с острова. Они были громки и отчетливы, словно все происходило в двух шагах от перевозчика.

Раненый вышел на овальную площадку, огражденную с трех сторон отвесными скалами, в каждой из которых темнело по входу в пещеру. Правая и левая были завешены темно-коричневыми бычьими шкурами, а в центральной пещере можно было разглядеть горящие угли в горне. Посреди площадки стоял вытесанный из светлого камня Белбог – высотой в косую сажень, с суровым лицом, облепленным мухами, и вытянутой вперед и вниз правой рукой, в которой лежал темный брусок железа. Раненый остановился перед Белбогом, посмотрел в его нахмуренные глаза.

Из левой пещеры бесшумно вышел старик с длинными седыми волосами, заплетенными на висках в косички, по три на каждом, в белой рубахе до пят, холщовой и без прикрас, но подпоясанной широким ремнем с серебряным набором.

– Чего хочешь, – строго спросил он раненого, – правды или защиты?

Раненый поклонился в землю, пошатнулся, чуть не упав, и еле вымолвил:

– Правды.

– Клейма позора не боишься? Подумай хорошо, – предупредил старик.

– Не боюсь.

Старик кивнул головой, будто ответ был именно тот, который надо было сказать, и показал рукой на вход в центральную пещеру.

В горне среди алых углей лежали три продолговатых железных бруска, беловато-красных, вот-вот потекут. Старик взял клещами ближний, поводил над углями, поднес к руке раненого. Крепко сжатые пальцы напряглись, малость согнулись, а ладонь стала того же цвета, что и раскаленное железо. Старик разжал клещи – рука подалась вверх, потому что брусок оказался легче, чем предполагалось. Железо как бы присосалось к ладони, стало частью ее, быстро темнеющим наростом.

– Неси Белбогу, – приказал старик.