Это неправильно – говорить «в детстве я любил что-то», если любишь это что-то до сих пор. Признаюсь, кататься на эскалаторах мне нравится отчасти благодаря детским воспоминаниям. Многие помнят, как в детские годы обожали ездить на машинах, поездах, лодках или самолетах, и я тоже был не прочь на них прокатиться, но гораздо больше меня интересовали средства транспортировки на небольшие расстояния: системы подачи багажа в аэропорту (те самые соединенные внахлест полумесяцы твердой резины, которые легко изгибаются на поворотах и бережно несут груз со спрессованной одеждой в нем, и бахрома из полос резины на границе между манящим внутренним миром багажного отделения и наружным миром машин с низкой посадкой и персонала в синих комбинезонах); ленты транспортеров у касс в супермаркете, приводимые в движение ножной педалью, как швейные машины, и с похожим на застежку-молнию швом, который то выезжает на поверхность, то исчезает из виду; конвейеры в супермаркетах, состоящие из рядов вертикальных вращающихся цилиндров, выстроенных U-образным изгибом, по которому пронумерованные контейнеры из серой пластмассы, куда сложены упакованные в пакеты и оплаченные вами покупки, выезжают через откидные дверцы наружу; показанные нам на экскурсии автоматические линии разлива молока, торопливо везущие шеренги пустых бутылок по изогнутым направляющим с резиновыми боковыми роликами прямо к автомату, который впрыскивает в бутылки молоко и запечатывает их бумажными колпачками; горки для стеклянных шариков; олимпийские трассы для состязаний по тобоггану и бобслею; системы движущихся вешалок в химчистке – волнообразное круговращение шуршащих пластиковых пакетов (НЕ ИГРУШКА! НЕ ИГРУШКА! НЕ ИГРУШКА!) со смутно различимой внутри одеждой, уносимой от прилавка для клиентов к гладильным машинам в глубине зала, обдуваемой ветром на поворотах возле стариков за дряхлыми швейными машинами, разбирающих груды трусов с приколотыми ярлычками; автоматы в прачечных, размещающие одежду на свободных местах для сушки и убирающие ее, когда она высохнет; выставка-продажа кур-гриль в «Вулворте» – оранжево-румяные тушки на вращающихся вертелах; подставки-карусели для демонстрации часов «Таймекс», на которых каждая коробочка с часами вскрыта, словно раковина; цилиндрические жаровни, где хот-доги медленно поворачиваются в направлении, противоположном вращению валиков, и лопаются от жара; передачи, промасленное нутро которых (так объяснял отец) преобразует и направляет силы. У эскалатора имелось нечто общее со всеми перечисленными механизмами, с единственной разницей: только на эскалатор я мог встать и поехать.
Вот и мое удовольствие от катания на эскалаторе в тот день в некоторой степени было вызвано смутными воспоминаниями и ассоциациями – и не только о мире механических увлечений отца (и моем собственном), но и воспоминаниями о том, как мама водила нас с сестрой в универмаги и учила осторожно вставать на эскалатор. Она запретила мне совать комочек розовой жвачки с отпечатками зубов в зазор между изогнутым бортом и ребристой ступенькой под ним, а я пытался, потому что хотел увидеть, как резинку сплющит сокрушительная сила гигантской надежной машины – так мусоровозы спрессовывают картонные коробки. Когда мы шагнули на эскалатор, мама подхватила сестру, и, прижимая к боку локтем шуршащий пакет с покупками, поставила ее на ступеньку повыше. Держаться за резиновый поручень мне было бы неудобно, и меня, как и следовало ожидать, на верхнюю ступеньку не пустили. Приближаясь к следующему этажу, я увидел зеленое свечение в похожей на амбразуру щели, где исчезали ступеньки; а когда я сошел с эскалатора сначала на странно-неподвижный линолеум, потом – в тундру ковролина, до меня донеслись негромкие звуки из отдела, о котором я ничего не знал, отдела «Упущенные мелочи»: клацанье плечиков с металлическими крюками и пластмассовыми кожухами, нагруженных не глухими мужскими костюмами из шерсти, а легким трикотажем, сбившимся тесными девчоночьими кружками под картонной табличкой «Распродажа» – и мелодичные сигналы «упущенного» телефона, подающего по четыре звонка, по одному в секунду.