Бельэтаж

в то время было и до сих пор остается для меня одним из величайших источников радости, какую только способен предложить рукотворный мир. А поводом для моего личного раздражения служит то, что рестораны быстрого питания, где так много подобных механических обновлений (например, отверстия с пружинами, из которых один за другим выскакивают пенопластовые стаканы), постоянно портят нам все удовольствие от этих обновлений следующими способами: (а) не объясняют персоналу, как важно наполнять черно-хромированные диспенсеры для салфеток так, чтобы салфетки были повернуты, как полагается – не отворотами назад, так что из-за двух салфеток приходится подхватывать сразу шесть или больше, а потом с трудом протаскивать их через хромированное устье, виновато оставляя лишние торчать из контейнера, откуда их уже никто не возьмет из недоверия; (б) разрешают персоналу переполнять диспенсеры, неверно истолковывая их впечатляющую вместимость, так что отворот, за который тянешь, рвется или тащит по столу весь диспенсер на резиновых ножках – и это бесит, потому что такое простое, долговечное, приятное, оригинальное изобретение вполне могло бы пополнить список маленьких радостей посещения ресторанов быстрого питания, но из-за невежества или халатности его достоинствами обычно пренебрегают, в итоге миллионы столовых салфеток выбрасывают неиспользованными. Но я уверен: со временем руководство ресторанов поймет эту ошибку и введет в курс подготовки служащих упражнение, при котором новички будут нараспев повторять: «Отворотами вперед! Отворотами вперед!», и откажется от сушилок в пользу бумажных полотенец со всеми их недостатками – точно так же, как кое-где плавучие соломинки со временем начали делать достаточно тяжелыми, чтобы они не всплывали в газированной жидкости[37].

Я развернул под горячей водой первое из пяти полотенец, слегка смочил его, свернул пополам, вылил сверху полпорции розового мыла, потом развел мыло водой, быстро проведя полотенцем под краном. Затем, низко склонившись над раковиной и зажав под мышкой галстук, я разложил капающий свиток на ладонях и ослеп, уткнувшись лицом в его тепло. Я потер полотенцем щеки. При этом крылья носа я зажимал мизинцами. Умиротворенный, выдохнул в промокшую бумагу:

– О гос-споди. – Похоже, умывание действует подобно акупунктуре: сигналы тепла поступают в мозг от нервных окончаний лица, особенно от век, вытесняют все размышления, отвлекают внимание от любых незаконченных мыслей, вынуждают его беспорядочно прыгать с одного предмета на другой – зачастую обращаться к вопросам, которые остались неразрешенными и теперь возвращаются в увеличенном виде, на фоне зернистой черноты опущенных век.

В данном случае мне представился лопнувший шнурок, каким он был до того, как семь минут назад в кабинете я связал оборванные концы. Вопрос стоял так: как вышло, что шнурки порвались с интервалом в двадцать восемь часов после двух лет непрерывной носки? И я пережил первые ощущения затягивания концов шнурка перед началом завязывания узла: в этом натягивании присутствовал элемент трения. Я сравнил его с важным вторым затягиванием – как правило, более сильным, настоящим рывком, а то и двумя, благодаря которым базовый узел получался крепче. Этот второй рывок направлен в сторону пола, зона трения находится на расстоянии примерно 1/4 длины шнурка – именно там, подумалось мне, и сосредоточен основной износ. Мне казалось, что я делаю успехи. Смывая мыло вторым и третьим полотенцами, я снова попытался увязать мою теорию двойного разрыва с теорией износа шнурков при ходьбе, ведь в последнем случае нагрузка, пусть небольшая, повторяется тысячи раз – например, даже когда мне требуется только дойти от кабинета до туалета, я вынужден сгибать ступню, вместе с ней ботинок, и, следовательно, 30-40 раз оказывать воздействие на шнурок. Я закрыл воду и принялся рассеянно вытирать лицо четвертым полотенцем.