Бельфегор

Всё это время, пока я разговаривал и договаривался с нашим проводником Наира молча сидела за столом, осторожным взглядом осматривая внутреннее убранство данного помещения, именуемого черным рынком. Я был очень удивлен тому, что даже будучи выпившей, девушка прекрасно контролировала себя и не пускалась искать приключения на своё мягкое место. Редкий характер для женщины. Да и делала она всё именно так, как я наказывал перед самим походом сюда. Молчала, следила за разговором (единственно, в чем я немного сомневался) и просто вела себя тихо, наслаждаясь прогулкой. Тот, кто подумал бы, что от её нахождения рядом не было пользы был бы неправ. От Наиры была польза и эту пользу она как могла принести так и уже принесла, ответив на пару моих мысленных вопросов, когда это было нужно. В общем, к концу нашей прогулки я не жалел, что взял её с собой. Конечно, она могла снова остаться в таверне и охранять наши вещи... но раз уж ту пару воров-взломщиков она убила, вряд ли еще кто-то знал о том, что в таверне остановился маг. Да и если узнает или что-то начнет думать в таком роде, то обязательно должен будет десять раз подумать, прежде чем повторять судьбу тех двух. Впрочем, это были лишь мои надежды, в которые я верил, что они сбудутся.

О нашем общем "деле" мы с Кезариным больше не говорили. Ни к чему обсуждать что-то по десять раз и заставлять чужие уши проявлять к нам излишний интерес. Ведь любой тихий разговор всегда замечается другими людьми, если те видят собеседников, но не слышат их. Это как инстинкт, связанный с излишним интересом, про который сочинили множеств пословиц. Одна из них "Любопытной Варваре на базаре - нос оторвали." И если я замечу кого-то, то лично собираюсь оторвать нос... и не только... любому, кто только сунется к нам...

Еще некоторое время мы провели за столиком, разговаривая на разные, не касающиеся "денег" темы. Разговаривали о рынке, о выпивке, об оружии и о бабах. Впрочем, тем самым мы показывали, что мы точно такие же, как и любые другие нормальные мужики. Потом какой-то местный глашатай объявил дорогим господам, что начинаются торги за рабов. Не только рабынь, как говорил Кезарин! Там были и мужчины! Не знаю, почему тот не сказал мне про рабов... наверно, понимал, что раз я мужчина, то меня интересуют только рабыни, но я лично сначала подумал совершенно другое! Мне казалось, что на торгах продают рабынь, которые сами по себе являются кем-то вроде элитных куртизанок, как в доме услад, а оказалось, что эта была настоящая работорговля! Подумать только, в этом мире существует работорговля, от которой в моей мире избавились еще давным-давно. Именно поэтому, когда на большой помост, находившийся в центре зала вывели молодых людей и девушек, закованных в тяжелые цепи, у меня на лице была крайняя степень удивления и желание кого-нибудь убить. Ведь свобода это единственное, что есть у человека, и отнимать её только за то, что человек родился красивым или его родственники задолжали кому-то, просто неправильно. Впрочем, спасти я их не мог и, к тому же, не имел никакого желания. А знаете почему? Во-первых я не святой и если даже куплю какую рабыню или раба, то прежде чем уйти, те должны будут отработать потраченные на них деньги. Правда, для меня в отличие от этих свинтусов, находящихся вокруг неважно "каким способом". Эти-то люди думают только об "одном", покупая такие живые игрушки, а вот я бы использовал их с максимальной выгодой не только для себя, но и для них самих - потому как, когда люди, лишенные свободы видят, что какими-либо действиями помогают самим себе, начинают совершать эти самые действия в несколько раз лучше и больше... и не обязательно, чтобы такие действия совершались в постели. Есть же еще самая обычная хозяйственная работа...

Глава Двадцать Первая. Вид сбоку.

Мысли текли плавно и неспешно. Им некуда спешить когда буквально с пол часа назад над разумом властвовали одни лишь инстинкты. Нет, это не усталость. Это умиротворение...

Мы возвращались обратно в таверну, а я до сих пор задавал себе вопрос, почему я потратил еще тридцать золотых, купив ту рабыню, про которую говорил мне Кезарин. И правда, что заставило меня так поступить? То, что она была из какой-то далекой, южной страны и мне хотелось побольше узнать о ней? Её красота и молодое, загорелое тело? Или её милое личико, на котором, даже тогда, когда я сказал, что намерен отпустить её, был один лишь страх и обреченность? А может из-за её нежелания сопротивляться тяжелой судьбе? Что заставило меня впасть в бешенство? Да, я конечно, никогда не любил людей, которые теряли жизненный путь, становясь куклами, и мириллийка, так её называли работорговцы в честь названия страны из которой её привезли, была именно "такой"! Я чувствовал это по её эмоциям. Но! Я бы никогда так не поступил! Я же давал себе слово... или не давал?