Бельгийская новелла

Однажды вечером, когда он был на дне траншеи, наверху появился Людовик, прибежавший сразу после закрытия лавки. Возбужденный, счастливый, Людовик объявил, что вернулась жена Матье, которую считали мертвой. Сегодня днем ее привезли в грузовике солдаты.

Эта новость не давала Ромуальду спать. Лежа на своей постели из досок, он смотрел, как в забрызганном звездами небе метались летучие мыши. Он ни разу не усомнился в том, что Жерардина жива, что она тоже вернется, несмотря на то что все считали ее мертвой. Наутро его разбудило пение птицы. Он увидел ее на вершине срезанной бомбами стены, устоявшей в этом разорванном в клочья мире. Он откинул брезент, в который заворачивался каждый вечер перед сном, и принялся класть стену. Ему нужно было только наклоняться и брать кирпичи прямо из кучи. Стены дома росли, развалины становились все меньше.

Ромуальд спустился с лесов, подобрал лопату и принялся расчищать пол погреба. Он вгонял лопату в кучу обломков, поднимал ее и сбрасывал содержимое в траву. На ноги его просыпалась струйка песка. Он подбирал лопатой обломки кирпича, когда увидел странной формы предмет, в котором он узнал запыленный известкой манекен, служивший Жерардине для примерки платьев и блузок. Каким чудом ему удалось уцелеть? Ромуальд наклонился, смахнул землю и щебень. Показалось плечо, обнаженное, полное. Когда прошло первое удивление, Ромуальд руками разгреб мусор вокруг. Появился обезглавленный торс, без рук, матовый, как слоновая кость, наполовину погруженный в песок.

До войны Ромуальд видел похожий торс в витрине городского магазина. Он не мог понять, как эта скульптура могла оказаться под развалинами его дома. Он поднял ее, поставил на стену и посмотрел внимательней. Высокие груди придавали торсу горделивый и нежный изгиб. Ромуальд не мог оторвать глаз от их твердой и гладкой округлости.

Находка взволновала его, перенесла в мир статуй, мертвых камней, мрамора. Вдруг он вздрогнул. На шее набухла кромка ороговевшего мяса. Он с ужасом понял, что это торс женщины, убитой во время бомбежки. Руки были оторваны, одна в нескольких сантиметрах от шеи, другая у плеча. Сквозь пожелтевшую кожу выступала кость бедра. Ноги были срезаны у самого лобка, но выпуклый живот был невредим. Стоявший на кирпичном цоколе, будто на границе мечты и реальности, этот безрукий торс обладал удивительно притягательной силой. Ромуальд неотрывно смотрел на женское тело, упругое и юное, как тело Жерардины.

Сердце сжала жестокая тоска. Он провел рукой по лбу, сказал громко: «Нет, нет!» — вышел из погреба и побежал к деревне.

Людовик украшал зеленью телячью голову, когда увидел Ромуальда. Лицо его было мокрым от пота, рубаха расстегнута на волосатой груди. Людовик понял, что произошло что-то невероятное.

— Я только что нашел в развалинах торс женщины. Ты должен взглянуть. Это невероятно. Только торс, белый, невредимый, ты увидишь, настоящий женский торс, говорю тебе.

Вначале, когда Орсиваль робко начинал жить, под обломками домов часто находили то руку, то ногу. Людовик сам подобрал под кустом ежевики еще обутую ножку ребенка. К счастью, это ужасное время давно прошло. Людовик спросил недоверчиво:

— Ты уверен?

— Уверен? Еще бы! Никакого сомнения! Тут и слепой бы не ошибся.

— В развалинах твоего дома?

— Да, в куче песка. Я вижу, ты мне не веришь. Это естественно. Я сам ничего не понимаю.

— Ну пойдем.

Людовик снял фартук и надел пиджак. Он решил зайти сначала к врачу. Пусть доктор Шаваль подтвердит, что это в самом деле человеческий торс, как утверждает Ромуальд, ведь после бомбежек прошло три месяца, он не мог так сохраниться, это невероятно.

Доктор Шаваль не скрывал своего недоверия. Слушая Людовика, он незаметно улыбался, рассеянно поглаживая усы. С тех пор как он вернулся в Орсиваль, ему часто приходилось распутывать дела, в которых болезненная игра воображения оставшихся в живых играла не последнюю роль. Но то, что рассказывал Ромуальд, выходило за рамки всего, что он видел и слышал. История для размышления. Ромуальд стоял на своем. На все вопросы он отвечал одной фразой: «Говорю вам, что это торс женщины, и голый, как ладонь». Он упрямо повторял: «И слепой бы не ошибся».

Он смотрел то на доктора, то на Людовика. Что он мог сказать еще, чтобы убедить их? Объяснения казались ему ясными, убедительными. Упрямство Ромуальда пошатнуло недоверие доктора. Ромуальд не походил на того, кто способен выдумать басню такого плохого вкуса. Как и Людовик, доктор пожал плечами и сказал:

— Пойдем посмотрим.

Придя на ферму, Ромуальд первым спустился в погреб, за ним доктор. Людовик последовал за ними. Ромуальд ждал их внизу у лестницы.

— Вот здесь.

Доктор повернулся и заметил торс. Людовик увидел, как взъерошились его короткие черные усы, а лицо окаменело. Торс был белый, чистый, блестящий. Ничего похожего на то, что он готовился увидеть. Ни малейшего следа крови.