Бельгийский лабиринт

Владычество Франции имело для нидерландцев в нашем регионе гибельные последствия. Французы пытались на всей территории насаждать и применять свой язык, причем самыми грубыми способами. Правда, они делают это и сейчас, потому что во Франции государственный язык превыше языка индивидов. Ведущие классы в нидерландоязычных южных провинциях полностью офранцузились. Социальный языковой барьер ужесточился и поднялся высоко, как никогда прежде. А классы этажом ниже научились презирать свой язык и обожествлять французский. Это положение вещей кажется неискоренимым. Во Фландрии оно уже прошло свой апогей, но в Валлонии и Брюсселе его можно наблюдать и в наши дни.

Нынешний Бенилюкс, за вычетом нескольких деревень, сложился в Соединенное Королевство Нидерландов в 1814 году под властью короля Вильгельма I. Заслугой Вильгельма следует считать спасение нидерландского языка в Бельгии от полнейшей деградации и последующего искоренения.

Уже в 1814 году, после первого поражения Наполеона, старшины брюссельских цехов выразили протест против действующих французских декретов о языке: «Ущемление национального языка фламандцев должно быть прекращено. Язык, законы и учреждения народов Бельгии должны возродиться на благо этой страны». Они пишут это по-французски, на языке больших господ. «Следует отменить запрет национального фламандского языка. Язык, законы и учреждения народов Нидерландов» (Соединенное Королевство Нидерландов называется здесь La Belgique) «должны возродиться вкупе со счастьем этой страны».

Народный язык в данном государстве пребывал в состоянии такого упадка, что говорящих на нем людей легко можно было убедить в том, что их язык не состоит ни в каком родстве со странным языком нидерландского Севера. Им был не по душе этот тощий голландский. А высшие классы, которые тогда еще по-настоящему правили, всеми силами пытались представить свои привилегии как само собой разумеющееся средство служения благополучию и свободе всех и каждого. Сегодня все еще можно прочитать или услышать, что король Вильгельм якобы хотел здесь навязать всем нидерландский. Словечко «навязать» гадкое и несправедливое, потому что языковая политика Вильгельма была безупречно демократической.

Первого октября 1814 года Вильгельм даровал фламандским провинциям кое-какие права в отношении использования нидерландского языка среди гражданских сословий и в сфере правоприменения. Иными словами, признание получили и нидерландский, и французский. Вильгельм считал неприемлемой свободу языка в провинциях, где простой народ, то есть любой рядовой гражданин (высшие классы были не в счет) говорил по-нидерландски. Он стремился к единоязычию. С 1819 года нидерландский становится единственным официальным языком в провинциях Западная Фландрия, Восточная Фландрия, Антверпен и Лимбург. С 1822 года это установление было распространено также на округа Брюссель и Лёвен, являвшиеся частью провинции Южный Брабант. С 1823 года предпринимаются серьезные попытки применения этих правил на практике: переходный период занял достаточно много времени.

Вильгельм повсюду учредил школы первой ступени, вполне приличного уровня для того времени. При французской оккупации неграмотным было 59% населения, через 15 лет голландского правления — только 50%. Французы предоставляли среднее образование почти исключительно привилегированным классам. Позже Бельгия будет делать то же самое, и в результате спустя 80 лет по количеству неграмотных она уступит только одной стране в Европе — Португалии. И все же самодержец Вильгельм оказался на удивление демократичным, ибо, как указывают все наблюдатели, уровень образования в наших регионах был плачевным повсеместно.

Образовательная политика, за исключением семинарий, не давала никаких поводов для массовых организованных протестов, чего нельзя сказать о политике в области языка. Офранцуженные круги населения чувствовали себя обделенными материально и ущемленными в отношении того, что они считали своими естественными привилегиями. Однако и среди знати были те, кто считал, что официальное признание языка преобладающей части населения было бы совершенно нормальным. Этот протест звучал преимущественно со стороны адвокатов, получивших профессиональное образование еще в период французской оккупации. У них были хорошие связи с прессой. Со своей стороны, король Вильгельм и его министр юстиции, ремонстрант Корнелис Феликс ван Манен, которого зачастую — и совершенно несправедливо — изображали холодным кальвинистом, сочли вполне естественным и демократичным восстановить то, что отменили французы. Отныне каждый гражданин получил право судиться на родном языке. Их франкоязычные оппоненты с громкой плаксивостью избалованных детей защищали только собственный эгоизм.