Беляево навсегда: сохранение непримечательного

Соответственно, городское планирование перестает следовать логике визуальной целостности. Теперь оно руководствуется логикой концептуальной — и в результате мы получаем новый ландшафт, совершенно не похожий на ландшафт архетипического города. Кажется, что в микрорайонной застройке дома расположены хаотично, они перестают восприниматься как элементы, которые складываются в общий упорядоченный образ улицы или городского ансамбля. Больше того, новые жесткие нормативы городского проектирования в сочетании с упомянутой стандартизацией жилых и общественных зданий приводят к типизации более крупных участков городского плана. В результате московские окраины стремительно покрываются странноватыми, однообразными и абсолютно предсказуемыми архитектурными ландшафтами.

Однако, чтобы претворить все эти нововведения в жизнь, была необходима радикальная организационная перестройка строительной отрасли, включая консолидацию строительных предприятий. И об этом тот же Хрущев подробно говорит в своем манифесте: «Весьма поучителен в этом отношении опыт сокращения строительных организаций в Москве, где на базе 56 строительных трестов Моссовета, а также министерств и ведомств создана единая организация — Главмосстрой».

Таким образом, прежде всего решалась задача мобилизации строительных предприятий, необходимой для быстрого претворения в жизнь амбициозного жилищного проекта Хрущева. Однако у этих организационных решений были и некоторые интересные побочные эффекты. Приведем простой пример: проектирование серийных жилых домов было поручено научным институтам (главный из них — не раз менявший название Московский институт типового проектирования). Конечно, в этих институтах тоже трудились архитекторы — например, Виталий Лагутенко, который разработал серию К-7, пресловутую «хрущевку», – однако их специфической задачей было разрабатывать лишь оптимальные жилые пространства, экстрагированные из всякого контекста. Потом эти здания производились десятилетиями. Подавляющее большинство советских архитекторов, наоборот, работало только с городским контекстом и занималось лишь жилой средой. Таким образом, проектирование самих жилых зданий практически полностью выводилось из-под контроля архитекторов!

И это организационное новшество резко меняло статус самой профессии архитектора: «художника», проектировавшего дома, формы и фасады, неожиданно заменяет «ученый», который занимается оптимизацией городского плана, рассчитывает человекопотоки и оперирует изохронами.

И, наконец, последнее по порядку, но не по значимости. Манифест Хрущева также закладывал основы нового стилистического курса в архитектуре: «Мы не против красоты, но мы против излишеств».

Хрущев критикует сталинскую архитектуру не только за дороговизну, но и за пышность, никчемную роскошь — и предлагает новую эстетику, основанную на честности, скромности и простоте. Интересно, кстати, как сам Хрущев защищает одно из проявлений этой честности, а именно шов между панельными блоками фасада, от которого никуда не деться; Хрущев говорит о том, что этот шов нельзя считать некрасивым, потому что он лишь свидетельствует о честности этой архитектуры.

Хрущевский подход к архитектуре в действии: простые фасадные элементы, соединенные «честными» швами

В своем манифесте Хрущев активно использует язык и доводы, которые свидетельствуют о его симпатиях к довоенной авангардной архитектуре. Простота, честность, промышленный способ производства, технологический прорыв, разрыв с традицией, современность — подобной лексикой пользовались архитекторы CIAM (Международного конгресса современной архитектуры) и русского авангарда, и именно она, подобно эху, отзывается в речи Хрущева самым отчетливым образом. Это обстоятельство, а также решимость, с которой Хрущев настаивает на необходимости тотальных перемен, позволяет мне считать манифест подлинным документом авангарда, а самого Хрущева — самым влиятельным советским архитектором эпохи модернизма.

Являясь страстным поборником модернистской архитектуры, Хрущев вместе с тем — и парадоксальным образом — был непримиримым врагом прогрессивного искусства. И для искусства хрущевская политика имела такое же судьбоносное значение, какое его жилищная программа имела для советской архитектуры. 1 декабря 1962 года Хрущев посетил выставку студии «Новая реальность» в выставочном зале Манеж. Он не был готов к восприятию абстрактного искусства и раскритиковал художников в самых резких выражениях. Сразу после этого в СССР разворачивается кампания против формализма и абстракции. Эпоха «оттепели» в искусстве подходит к концу. Художники, чьи работы не следуют канонам соцреализма, изгоняются из государственных выставочных залов.