Белинда

Я кубарем скатился по лестнице, преодолев два пролета, и распахнул входную дверь. Она уже успела отойти от дома и медленно брела прочь, все та же кожаная сумка болталась у нее на плече.

Она убрала волосы наверх, густо подвела глаза и накрасила губы темно-красной помадой. Если бы не кожаная сумка, похожая на сумку почтальона, я ее сразу и не узнал бы.

Как ни странно, она выглядела даже моложе своих лет. Может быть, благодаря пухлым детским щекам и длинной шее. Она казалась такой уязвимой.

— Это я, Белинда, — сказала она. — Помните меня?

Я открыл банку с супом и поставил в духовку стейк. Она сообщила, что у нее проблемы: кто-то взломал замок ее комнаты, и теперь она боится там ночевать. Такое уже случалось, и ей было страшно, что кто-нибудь опять вломится к ней в комнату. Унесли ее радиоприемник — единственную вещь, имевшую хоть какую-то ценность. Чуть было не украли ее видеокассеты.

Она ела суп с хлебом, щедро намазанным маслом, так жадно, будто приехала с голодного острова. При этом она практически не выпускала сигарету изо рта и то и дело прикладывалась к виски, который я ей постоянно подливал. На сей раз у нее были черные сигареты с золотым ободком. Русские. «Собрание блэк». Она ела и постоянно озиралась по сторонам. Ей понравились игрушки. И на кухне ее держал исключительно голод.

— И где же эта комната со взломанным замком?

— В Хейте, — ответила она. — Знаете, это большая старая квартира. То есть была бы квартирой, если бы ее содержали в порядке. А так просто место, где детишки снимают комнаты. Настоящий клоповник. Нет горячей воды. У меня самая отстойная комната, потому что я въехала последней. У нас есть общие ванная и кухня, но нужно быть сумасшедшим, чтобы там готовить. Завтра куплю себе другой замок.

— Но почему ты живешь в таком месте? Где твои родители?

В свете кухонной лампы я отчетливо разглядел розовые пряди у нее в волосах. А ногти были покрыты черным лаком! И все это она успела за один вечер. Полностью сменила имидж.

— Там все же почище, чем в задрипанных общагах, — ответила она, аккуратно положив ложку и не став дохлебывать суп прямо из тарелки. Ее длинные ногти выглядели устрашающе. — Можно, я останусь здесь на ночь? В Кастро есть хозяйственный магазин, где я смогу купить замок.

— Но ведь так опасно жить в подобных местах!

— Уж кому, как не мне, об этом не знать! Я собственноручно установила решетки на окнах.

— Тебя могут изнасиловать.

— Не надо так говорить! — остановила она меня взмахом руки.

Неужели за ее маской спокойной уверенности кроется страх? Еще одно облако сигаретного дыма.

— Тогда какого черта…

— Не берите в голову. Мне бы только перекантоваться одну ночь.

Ее сдержанные манеры куда-то исчезли. Типично калифорнийская речь. Она могла быть откуда угодно. Но голос ее все равно звучал как масло.

— Но ведь наверняка можно отыскать место и поприличнее!

— Здесь дешево. И это моя проблема. Договорились?

— Разве?

Она отломила очередной кусок французского батона. Макияж наложен весьма умело, но уж больно он устрашающий. А ее черное платье из мягкого габардина, наверное, куплено в магазине винтажной одежды. Или получено в наследство от бабушки. Платье плотно обтягивало грудь и руки. На бархотке на шее не хватало нескольких пайеток.

— Где же все-таки твои родители? — спросил я, повернувшись к плите, чтобы проверить стейк.

Она прожевала батон и посмотрела на меня. При этом лицо ее приняло какое-то жесткое выражение. Густо наложенная тушь делала его еще жестче.

— Если вы не хотите, чтобы я осталась, могу уйти. Я все правильно пойму, — сказала она.

— Я хочу, чтобы ты осталась. Но я все же хотел бы знать…

— Тогда не спрашивайте меня про родителей.

Я не ответил.

— Еще раз заикнетесь об этом — и я уйду, — спокойно проронила она. — Самый удобный способ избавиться от меня. Без обид. Встану и просто уйду.

Я достал из духовки стейк и выложил на тарелку, а потом выключил плиту.

— Ну что, будете об этом говорить? — спросила она.

— Нет. — Я поставил перед ней тарелку и дал вилку с ножом. — Молока хочешь?

Она отказалась, сказав, что шотландский виски просто замечательный, если, конечно, у меня нет бурбона.

— У меня есть бурбон, — слабым голосом отозвался я, чувствуя себя преступником.

Я достал бурбон и приготовил ей слабый напиток.

— Достаточно воды, — заметила она.

И вот так она сидела, жевала стейк и с любопытством рассматривала кухню: валявшиеся повсюду эскизы, выстроившиеся на полке пыльные куклы. Над шкафом висела моя ранняя работа. Не самая удачная, но на ней был изображен дом в Новом Орлеане, в котором я вырос, — дом моей матери. Белинда внимательно все изучала: старую чугунную печь, черно-белую кафельную плитку.

— У вас здесь прямо-таки дом мечты, — сказала она. — И бурбон тоже очень хороший.

— Если хочешь, можешь спать на кровати с балдахином. В изножье есть кушетка. Кровать очень старая. Я привез ее из Нового Орлеана. Я изобразил ее в моей книге «Ночь накануне Рождества».

Белинда пришла в полный восторг.

— Вы что, там спите?

— Нет, я сплю в задней комнате с выходом на террасу. Люблю ночной воздух. У меня там тюфяк на полу.