Белинда

Но когда они заговорили о необходимости устранить лесбийский подтекст, тут уж я испугалась по-настоящему. Но Сьюзен даже глазом не моргнула. Она заявила, что фильм «Постыдные желания» в корне отличается от «Конца игры», поскольку в основе своей он по-настоящему пуританский. Ведь я буду играть проститутку, которую принуждают заниматься столь постыдным делом, и зритель поймет, что такой секс — это очень плохо.

Я чуть в обморок не упала, когда Сьюзен такое выдала. Но они все правильно поняли. В любом фильме должна быть мораль. Американка спасает меня, чтобы избавить от сексуального рабства, а вовсе не для того, чтобы лечь со мной в постель.

Они довольно кивали и говорили, что все хорошо, очень хорошо, и интересовались, когда Сьюзен принесет им сценарий. Они хотели бы поговорить с ней в Лос-Анджелесе.

Когда все закончилось, мы со Сьюзен ушли вместе, и я ужасно боялась, что она спросит, спала ли я с Марти, так как мне не хотелось лишних объяснений. Но Сьюзен только и сказала: «Полные придурки, но думаю, они купились. А теперь мне надо постараться где только можно показать „Конец игры“».

Сьюзен тут же уехала из Каннов. Но она на самом деле впечатлила всех, с кем имела дело. В тот же вечер Эш Ливайн попросил меня рассказать о ней все, что я знаю. Сидни Темплтону она явно понравилась. Так же, как и Марти.

И она возила «Конец игры», чтобы демонстрировать на закрытых показах и фестивалях в Европе. Это, конечно, была мышиная возня, но Сьюзен таким образом дарила фильму вторую жизнь. И уже много месяцев спустя, когда я была в бегах, благодаря тому, что Сьюзен не дала фильму умереть, я сумела заказать кассету в специальной службе доставки.

Так или иначе, но я вернулась в мамины апартаменты, а мама схватила меня и стала целовать. Она целовала меня и все приговаривала: «Господи, как здорово, что мы снова едем в Голливуд и они действительно нас хотят!» И в этом она вся. Мама затащила меня в спальню и начала всхлипывать и говорить, что она точно грезит наяву и все еще не верит своему счастью, а потом обвела глазами комнату, увидела цветы и воскликнула: «Неужели это все мне?!»

Она трещала без умолку, но я упорно молчала. Но она вела себя так, будто я ей охотно отвечала. Она продолжала рассыпаться в восторгах так, будто я ей все время поддакивала, хотя я не произнесла ни слова. Я смотрела на нее и думала о том, что она действительно не знает, что случилось с «Концом игры». Правда не знает. И тут внутри меня будто что-то перевернулось. Будто я полностью потеряла к ней интерес. Я хочу сказать, та ярость, которую я чувствовала накануне, куда-то ушла. И я поняла, что она потеряла способность причинять мне боль. И это я усвоила раз и навсегда. Мама никогда не изменится. И я тоже никогда не изменюсь. И мне не стоит ничего ожидать от своей мамы.

Но конечно, я ошибалась. Ничегошеньки я на самом деле не усвоила. Просто теперь у меня был Марти, а на душе было тепло и хорошо, и я чувствовала себя защищенной. Вот такие дела.

Из Каннов мы сразу полетели в США, а Триш с Джилл поспешили вернуться на Сент-Эспри, чтобы закрыть дом. Марти собирался немедленно приступить к съемкам, чтобы все было готово к концу сезона. То есть «Полет с шампанским» следует полностью переосмыслить и переписать уже под мою маму.

И Марти хотел, чтобы мама немедленно отправилась в «Голден дор» в Сан-Диего скинуть лишние килограммы. На мой взгляд, фигура у мамы была практически идеальной, но она не вписывалось в современное понимание красоты с его культом худосочных девиц.

Итак, дядя Дэрил поехал в Беверли-Хиллз, чтобы приготовить к нашему приезду дом, купленный давным-давно, но стоявший без дела, а мы с Марти определили маму в «Голден дор» и уже через пять минут занимались любовью в лимузине, который вез нас в Лос-Анджелес.

Следующие три недели мы с Марти все время были вместе: или в моем номере в «Беверли Уилшир», или в его офисе на киностудии, или в его пентхаусе в Беверли-Хиллз. Конечно, ему не верилось, что меня никто не проверяет, а весь «надзор» за мной, как он это называл, заключался в том, что дядя Дэрил каждое утро завтракал со мной в «Беверли Уилшир» и говорил: «Вот, купи себе что-нибудь хорошенькое у „Джорджио“». Но именно так все и было. А я, в свою очередь, пускалась на всяческие ухищрения, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, а потому постоянно оставляла дяде Дэрилу сообщения насчет парикмахера, к которому якобы записана, и вообще создавала иллюзию, что я из отеля никуда надолго не отлучаюсь.

И в каком-то смысле для нас с Марти это было самое счастливое время.

Он провел меня по киностудии и показал там каждый уголок. Я любила бывать в его просторном офисе и могла часами наблюдать за тем, как он работает.