Белинда

— Ужасно. А еще мне понравился Ватикан. Когда мне было десять, я обожала бродить по Же-де-Пом[9] в Париже. Я предпочитала ходить туда или в Центр Помпиду, а не шляться по киношкам. Меня тошнит от кино. В Лондоне, естественно, — Галерея Тейт и Британский музей. Все свободное время я посвящала искусству с большой буквы.

— Впечатляет, — заметил я.

Мы удачно попадали под зеленый сигнал светофора, и скоро обветшавшие викторианские дома сменили реставрированные особняки района Марина. Впереди открывался потрясающий вид на горы округа Марин под идеальным небом, укачивающим в своих объятиях воды залива Сан-Франциско.

— Вот я и пытаюсь тебе втолковать, что я не какая-то там девочка из долины, неспособная отличить Мондриана от прикроватного коврика.

— Ну тогда ты меня здорово обскакала, — не выдержал я. — Я абсолютно не разбираюсь в абстрактном искусстве. И никогда не разбирался.

— Значит, ты примитивная личность. Первобытный человек, умеющий рисовать. Но вот что касается тех картин с тараканами и крысами…

— Ты рассуждаешь точь-в-точь как обозреватель из журнала «Ньюсуик». И задеваешь мои лучшие чувства. Маленьким девочкам не следует разговаривать подобным образом с пожилыми мужчинами.

— Неужели «Ньюсуик» так и сказал?!

— «Ньюсуик», и «Тайм», и «Артформ», и «Артвик», и «Америка», и «Вог», и «Вэнити фэр». И один бог знает, кто еще. А теперь и любовь всей моей жизни.

Белинда только вежливо хихикнула в ответ.

— И с твоего позволения, хочется добавить, — продолжил я. — Я разбираюсь в скульптуре Энди Блатки не лучше, чем в картинах Мондриана. Так что даже не пытайся втянуть меня в обсуждение там, в галерее. Не хочу выставлять себя на посмешище. Ни черта не смыслю в абстрактном искусстве.

Белинда мило рассмеялась, хотя мои слова ее явно поразили.

— Дай мне немножко оглядеться, и я отвечу на все вопросы за тебя.

— Спасибо, я всегда знал, что хорошо разбираюсь в людях. Я с первого взгляда могу распознать девушку, способную провести хорошую экскурсию. А ты-то думала, что все дело в твоей неотразимости.

Юнион-стрит, как всегда в прекрасный солнечный день, была запружена покупателями дорогих магазинов. Сувенирные лавки, цветочные магазинчики, кафе-мороженое наводняли обеспеченные туристы и местные жители. Здесь всегда можно найти и расшитое шелком полотенце для рук, и расписное яйцо, и сыр любого сорта, который только известен в Западном мире. Даже хозяева зеленного магазина на углу превратили свой товар в артефакт, сложив овощи и фрукты горкой в корзинах. На открытых верандах в кафе ни одного свободного места.

Двери галереи были открыты. Подъездная дорожка забита посетителями — представителями богемы и состоятельными людьми — с неизменными пластиковыми стаканчиками с белым вином. Я притормозил, пытаясь отыскать место для парковки.

— Ну хорошо, — похлопала меня по плечу Белинда. — Я экскурсовод, и я знаю окрестности. Но вернемся к картинам с крысами и тараканами. Почему ты их прячешь?

— Ладно. Вещи неплохие, но в них чего-то не хватает. Это самый примитивный вид безобразия. В картинах нет того смысла, что в моих книгах, — произнес я.

Белинда ничего не ответила.

— В них, конечно, что-то есть, — продолжил я. — Но если попробуешь присмотреться получше, то поймешь, что я прав.

— Да, в них что-то есть. Более того, Джереми, они интересные, — подала голос Белинда.

Мне наконец удалось отыскать место для парковки прямо на Юнион-стрит. Белинда молча следила за моими манипуляциями, когда я подавал то назад, то влево, то вправо, в результате умудрившись только дважды задеть бампер стоящей впереди машины.

Я выключил зажигание. Мне было явно не по себе.

— Неправда, — вернулся я к прерванному спору.

— Джереми, все знают, что ты расширил возможности книг для детей, внес вклад в искусство и так далее.

— Снова журнал «Ньюсуик», — отозвался я.

— Но твои маленькие девочки даже одеты не по моде. Они носят викторианские наряды, словно мужскую одежду, да и сама обстановка чисто викторианская. Это типичные Лэнг, Рэкэм, Гринуэй.[10] Сам прекрасно знаешь.

— Белинда, думай, что говоришь, — с нарочитой строгостью произнес я. Мне хотелось обернуть все в шутку, хотя в глубине души я был не слишком доволен, что она меня поучает. — Девочки вовсе не в мужской одежде. Они в воображаемой одежде. И сами образы воображаемые. Если ты это поймешь, то сможешь понять, почему книги оказывают такое воздействие.

— Брось! Я прекрасно понимаю одно. Что картины с крысами и тараканами очень оригинальные. От них отдает безумием, и они новаторские.

Я так растерялся, что ничего не ответил. Мы сидели, нежась в лучах солнца, нагревающего черный кожаный салон машины, над головой бескрайнее синее небо. Я хотел было возразить, но передумал.