Я повесил трубку. Интуиция подсказывала мне, что не мешало бы позвонить Алексу Клементайну.
Алекс уже выехал из «Стэнфорд-корта» и отправился в Сан-Диего в рамках турне по презентации его книги.
Тогда я позвонил в Нью-Йорк своему агенту Джоди. Она сообщила, что у Алекса очень плотный график. Она обязательно передаст, что я хотел с ним связаться.
— Ничего срочного. Не стоит его беспокоить.
— А ты слышал, что на этой неделе его книга оказалась на восьмом месте в списке? Ее раскупают как горячие пирожки.
— Здорово!
— Его приглашают на все ток-шоу страны. Уверяю тебя, дело в этом кошмарном «Полете с шампанским». Я хочу сказать, зрители подсели на ночные мыльные оперы. Представляешь, везде продают кукол, похожих на эту актрисульку Бонни. Двадцать пять долларов — пластмассовые и сто двадцать пять — фарфоровые.
— Ну так раскрути ее на книгу! И постарайся, чтобы было побольше снимков из ее старых фильмов.
— Конечно-конечно. Почему бы вам с Алексом не пригласить ее выпить, а потом уговорить написать историю своей жизни?
— Мне она не по зубам. Придется Алексу действовать в одиночку.
— «В поисках Беттины» по-прежнему хорошо расходится. Пять тысяч экземпляров в неделю.
— Знаю-знаю.
— Тогда как насчет того, чтобы встретиться с читателями еще в паре-тройке книжных магазинов? Ты обещал!
— Да… Послушай, передай Алексу привет, если мне не удастся с ним пересечься.
— Они умоляют, чтобы ты приехал в Беркли и Марин. Джереми, всего час езды.
— Не сейчас, Джоди. Не сейчас.
— Мы пришлем за тобой длиннющий лимузин и двух наших самых прелестных эльфов, которые обо всем позаботятся.
— Может, в ближайшее время…
— Та дама из «Кроникл» в ярости, что ты отложил интервью.
— Какая дама? Ах та! Да-да-да. Но сейчас я не в состоянии общаться с людьми.
— Тебе решать. Ты у нас босс.
Когда я пришел домой, Белинда еще не успела вернуться. В доме было удивительно тихо и очень тепло — теплее, чем обычно, — от лучей полуденного солнца.
И пахло тоже по-особенному, причем не только сигаретным дымом. Пахло ее духами и мылом. Давно забытые, сладкие запахи.
Игрушки в гостиной были покрыты тонким слоем пыли, просвечивающей на солнце, но здесь тоже все стало по-другому. Белинда аккуратно рассадила кукол в старинной коляске и на диване. Она открыла стеклянные двери кукольного дома и расставила по местам игрушечную мебель. Протерла стекло. Стерла пыль с крошечных деревянных столов и стульев, вытряхнула крошечные восточные ковры ручной работы. По-новому разместила крошечных обитателей кукольного дома. Теперь крошечный человечек стоял возле крошечных напольных часов, а его затянутая в корсет крошечная жена чинно сидела за обеденным столом. На чердаке кукольного дома кукольный ребенок играл с крошечной игрушечной железной дорогой, причем если включить крошечный выключатель на стене, то крошечный поезд действительно побежит по ниточке электрических рельсов.
А раньше все здесь выглядело как во время Второй мировой.
Жаль, что не смог снять Белинду в процессе уборки. Вот бы поймать момент, когда она заглядывает в кукольный дом! На ней — плиссированная юбка, на ногах — короткие носочки. А ее спутанные волосы пронизаны солнцем.
Ну и пусть. Теперь у нас масса времени впереди.
Я повесил пальто, занес в дом цветы и пакеты, а потом, поднявшись вместе со всем этим добром на второй этаж, начал раскладывать вещи.
Я начал с того, что застелил кровать старым белым синелевым покрывалом. Установил вокруг кровати проволочные стойки с белыми венками из цветов. Поставил на прикроватные тумбочки серебряные канделябры из гостиной. Эффект получился именно тот, которого я и добивался: дрожащее пламя свечей в сгущающихся сумерках навевало воспоминания о церкви во время богослужения. В воздухе витал даже изысканный цветочный запах, хотя не такой сильный и не такой сладкий, как в Новом Орлеане. Но нельзя дважды войти в одну реку.
Установив камеру на треноге в ногах кровати, я положил на покрывало новые вещи, белый молитвенник и жемчужные четки. Потом внимательно оглядел плоды своих трудов. Обнаружив маленькое упущение, спустился вниз, достал из буфета бутылку хорошего бургундского, два бокала, отнес в спальню и поставил на прикроватный столик.
Роскошное, сказочное зрелище. И тут меня словно громом поразила мысль о безумности всей этой затеи.
Замысел предыдущих картин возник совершенно спонтанно, и все необходимые атрибуты были под рукой. Идея же написать портрет обнаженной наездницы принадлежала Белинде.
Но сейчас я задумал нечто сумасшедшее, выходящее за границы нормы.
И вот я стоял, смотрел на цветы, на горящие свечи, бросавшие отблески на белый атласный полог — скорее, балдахин, как мы привыкли его называть, — и думал, не напугает ли это Белинду. А вдруг я жестоко заблуждаюсь и неправильно оцениваю ситуацию? И вообще, не извращение ли то, что я делаю? Похоже, что так. И венки на черных проволочных стойках были погребальными венками. Ни одному нормальному человеку даже в голову не придет поставить у себя дома подобные венки! Но мне они были нужны совсем для другого.