Белинский

В 1816 году, когда уже отшумели громы наполеоновских войн, семья Белынских покинула Свеаборг и переселилась на родину Григория Никифоровича — в город Чембар Пензенской губернии. Бывший военный врач морского флота, выйдя в отставку, стал теперь обыкновенным уездным лекарем. Новые люди окружили его. Не с кем было поговорить о серьезных вещах, а пересуды с обывателями не удовлетворяли Григория Никифоровича.

С тоски он стал запивать, его отношения с чембарским «высшим» обществом скоро ухудшились и даже сделались враждебными. Он был образованным человеком, свободным от многих предрассудков, и не стеснялся высказывать свое мнения о людях подчас в очень резкой и обидной форме. О нем стали говорить, как о вольтерьянце[1] и безбожнике, перестали обращаться к нему за лечебной помощью, — боялись острого языка лекаря. Но к бедным людям, действительно нуждавшимся в нем, Григорий Никифорович проявлял исключительную чуткость и заботливость. Он не только давал им бесплатно советы, но охотно дарил лекарства и даже делился с ними последними деньгами.

В Чембаре семья Белынских поселилась в домике на базарной площади.

В доме Белынских постоянно жили «оспенники», то есть мальчики, присылавшиеся к Григорию Никифоровичу попеременно от крестьян казенных и помещичьих для обучения оспопрививанию. От этих мальчиков Виссарион слышал много страшных рассказов о жестокости местных помещиков, и его детское сердце сжималось от негодования и гнева.

Маленький Виссарион был любимцем своего отца, который не мог не заметить даровитости ребенка, его сметливости и любознательности. Кроме Виссариона, в семье были другие дети: два сына, Константин и Никанор, и дочь Александра. Виссарион, или Висяша, как называли его дома, больше других детей походил на отца лицом и характером. Однако несчастная слабость Григория Никифоровича к вину, которая с годами становилась все сильнее, отталкивала сына от отца. Все же Виссарион с удовольствием вспоминал впоследствии дни своего детства. «Я снова, — писал он в одной статье, — становлюсь ребенком, и вот уже с бьющимся сердцем бегу по пыльным улицам моего родного городка, вот вхожу на двор родного дома с тесовою кровлею, окруженного бревенчатым забором… Вот от ворот до крыльца треугольный палисадник, с акациями, черемуховым деревом и купою розанов… Вот и огород, которому со двора служит оградою погреб и другие службы, с небольшими — промежутками частокола, а с остальных трех сторон — плетень… Вот и маленькая баня при входе в огород, даже и среди белого дня пугавшая мое детское воображение своей таинственною пустотою… А вот возле нее и стог сена, на котором я часто воображал себя то Александром Македонским, то Ерусланом Лазаревичем… А в доме — там нет ни комнаты, ни места на чердаке, где бы я не читал, или не мечтал, или позднее не сочинял…»

Мать по-своему любила Виссариона. Она принадлежала к числу тех женщин, которые под воспитанием ребенка понимают только его питание. Попечения о материальных нуждах детей неизбежно вызывали у нее денежные требования к мужу, которых тот по ограниченности своих доходов не мог удовлетворить. Отсюда — поводы для семейных раздоров.

Висяша в таких случаях убегал — обычно на огород, где, «спрятавшись между грядками бобов и гороха, под открытым небом, в лесу пышных подсолнечников — этого роскошного украшения огородной природы», погружался весь в чтение какого-нибудь «Английского милорда», «Зеркала добродетели» с раскрашенными картинками или даже романа «господина Вольтера», взятого тихонько из комнаты отца. В 1820 году в Чембаре открылось уездное училище, и Виссарион поступил туда. Весь педагогический штат училища состоял вначале из одного смотрителя— Авраама Григорьевича Грекова, который преподавал все предметы. Это был человек добрый и кроткий, действовавший на детей более ласкою и советом, чем угрозами и наказаниями.

Вскоре учителей стало больше, но дело от этого не выиграло. Второй учитель — Василий Рубашевский — оказался страстным любителем розог, которые он употреблял часто в виде «поощрения», наказывая ни в чем не повинного ученика «для лучших успехов в будущем». Против подобных отвратительных приемов учителя первым восстал юный Виссарион, хотя его Рубашевский ни разу не подвергал «предварительному» наказанию, видимо, сразу же раскусив свободолюбивый и непреклонный характер мальчика. Виссарион добился того, что в школьную практику Рубашевского вмешался Григорий Никифорович и в качестве уездного лекаря потребовал от смотрителя училища запрещения наказывать детей без каких-либо проступков с их стороны.

Преподавание в чембарском училище шло в духе патриархальной простоты. Часто Рубашовский да и сам добряк Греков прерывали урок в классе, чтобы сбегать к себе на квартиру и принести жертвенное возлияние Бахусу[2], поклонниками которого были оба в равной степени. Ученики, тем временем предоставленные самим себе, бежали купаться на речку или гулять в лес, где предавались своим любимым играм.