Белка

Жил Гриша в каморке на окраине деревни, размером чуть больше отхожего места, рядом с ней же он завел небольшой огородик – огурчики, картошечка - и изредка выходил по ночам в земле покопаться.

До Целой Мудры ехали битый час, поскольку дорога оказалась почти что непролазной – даже импортная железная колымага то и дело норовила лечь на грунт днищем. В конце концов, перевалив через очередной косогор, Михеич ткнул пальцем вперед:

- Вон она, Целая Мудра.

Каморку Гриши долго искать не пришлось, примостилась тут же, возле овражка. У неё стоял, разговаривая с кем-то невидимым через малюсенькое окошечко, мужичок, теребящий в руках картуз. Пахотнюк с Рябинкиным встали поодаль и терпеливо ждали.

- Денежку украсть грех большо-ой, - доносилось из каморки. - Нелегко его замолить будет.

- Да ты уж постарайся, Гриша, на тебя одна надёжа, - причитал мужичок. - Я тебе и гостинцев принес.

Он просунул в окошечко бутыль с мутным пойлом и какой-то пакетик.

- Ну, мил человек, чем смогу, помогу, - ответствовал Гриша. - А там уж как Бог даст. На-кось, целуй крест.

Мужичок поцеловал крестик, просунутый в окошко суховатой трясущейся рукой, и перекрестился.

- Да гляди у меня, больше не греши! – грозно приказал Гриша. – А то на вас на всех молитв-то не наберёшь.

- Да что ты, Гриша, один раз только вот бес и попутал.

- Ну, ладно, ступай себе.

Мужичок, кланяясь, ушел восвояси, и Пахотнюк приблизился к окошечку.

- Здравствуй, - сказал он. - Это ты, что ли, Гриша-схимник?

- А то кто же, - донеслось из каморки. – А ты кто будешь?

- Да я Глава Поселения, Пахотнюк Егор Тимофеевич. Слыхал?

- Может, и слыхивал, да уши ветром продуло, я и забыл. Чего тебе надобно? Грех какой отмолить?

- С грехами сам разберусь. А пусти-ка ты нас внутрь. Не дело через дырочку разговаривать.

Окошечко захлопнулось, дверь растворилась. На пороге стоял махонький человечек с длинной бородой – не слишком старый, довольно худой, слегка выпимши.

- Заходите, раз уж пришли.

Пахотнюк, а за ним и Рябинкин втиснулись в каморку. Места тут на троих не хватало. Крохотный лежачок, стульчик, стол с подсвечником и парой книжек на нём, под столом рядок из разнокалиберных бутылок, по большей части опустошенных.

На гвозде, вбитом над столом, висела чудная железная конструкция из ошейника с крючьями и тяжёлых цепей.

- Это и есть, что ли, твои вериги? – спросил Пахотнюк.

- Они.

- А чего же не носишь?

- Да зело шею трут. Говори, что за дело-то ко мне.

- Нечисть у нас в лесах завелась. Вроде как зверь. Кусает всех, а от этого люди с ума сходят да мрут. Белкой прозвали. Можешь её прогнать?

- А мне что с того за выгода? – поинтересовался Гриша.

- Ну, проси, чего хочешь.

Гриша почесал голову:

- Это же мне придётся к вам ехать. Да еще неизвестно за сколько времени я ваши грехи-то замолю. Огородик, опять же, бросать жалко. Значится, так. За огородом и домиком пусть кто присмотрит. То ли местного кого попросите, то ли своего, мне без разницы. Каждый день мне надо еды какой ни на есть и две бутылки водки. Если погода плохая, лучше три. И целковый в день, чтобы было из-за чего таскаться.

- По рукам, - тут же согласился Пахотнюк, и в глазах Гриши можно было прочесть: «Эх, видать, продешевил».

- Да, - добавил Гриша. - Мне там будет где жить-то?

- Найдём.

На том и порешили. Насчёт огородика тут же договорились со старушонкой, живущей неподалеку, даже денег не взяла, сказала: «Для Гриши мне не жалко». В «бесовскую коляску» Гриша лезть отказался, сказал, что пешком дойдёт. Собрал себе в мешок книги, какую-то одёжку, вериги, бутылку водки и крест. Взял в руку палку да двинулся.

- К вечеру дойду. Встретьте меня там, проводите до жилья. С утра и начнём.

Пахотнюк кивнул. Джип покатил по проселку обратно.

- Сразу видно, святой человек, - сказал Рябинкин. - Такого за версту чуешь.

- Главное, чтобы Белка почуяла, - ответил Пахотнюк. - И сгинула к своим беличьим чертям.

По дороге договорились, что Рябинкин встретит Гришу и поселит в сторожке на краю парка. Когда-то давно жил в ней сторож, да спился и помер, а нового Пахотнюк решил не нанимать – на кой ляд сторож в парке? Рябинкин обещался отнести Грише выпивку, еду и плату за первые дни, а утром и сам Пахотнюк собирался наведаться, посмотреть, как дела.

Ночь у Егора Тимофеевича выдалась неспокойная. То из-за одной стены доносился храп супруги (а вместе они уже давно не почивали), то за другой вдруг начинала всхлипывать Галя – дурдом, да и только.

Пахотнюк то и дело вставал, наливал себе рюмочку, выпивал да ложился обратно. Но сон что-то не шёл. Только смыкал глаза - мерещилось желтоглазое чудище, которое кралось к нему и норовило зубами вырвать сердце. Провалялся часов до двенадцати, потом встал с тяжелой головой, и то только потому, что услышал доносящийся с улицы гвалт.

Спускаясь вниз, столкнулся с Рябинкиным.

- Ну, как там схимник? – спросил Пахотнюк.

- Всё в порядке, Его Тимофеевич. Разместил, всё необходимое дал. Только не ходили бы вы сейчас.

- А что такое?

- Да снаружи народ собрался недовольный, как бы не вышло чего.

- Не выйдет, - сказал Пахотнюк и направился на улицу.