Бельканто

Роксана Косс пела по утрам строго в течение трех часов и иногда еще раз после полудня, если чувствовала себя в голосе, и, пока она пела, никто даже не помышлял о смерти. Все думали лишь об опере и о Роксане Косс, об упоительной красоте ее верхних регистров. Очень скоро у обитателей дома осталось три главных занятия: предвкушение ее пения, наслаждение ее пением и размышление о ее пении.

Хоть власть и ускользала из рук командиров, они как будто этому не препятствовали. Теперь полная безнадежность их предприятия казалась главарям террористов не столь невыносимой, и вот уже много ночей они спали почти спокойно. Командир Бенхамин продолжал отмечать дни на стене в столовой. У них появилось больше времени, чтобы сосредоточиться на переговорах. Между собой командиры разговаривали так, словно пение являлось частью их плана. Оно успокаивало заложников. Дисциплинировало боевиков. И к тому же отлично помогло разделаться с шумом из-за стены. Похоже, при открытых окнах пение было слышно снаружи – вопли громкоговорителей прекращались, стоило Роксане Косс раскрыть рот, а через пару дней после начала репетиций громкоговорители замолкли вовсе. В такие часы улица наверняка представляла собой любопытное зрелище: забитая народом, никто не кашляет и не грызет чипсы, все тянут шеи, чтобы внимать голосу, который раньше слышали разве что в записях и во сне. Выглядело все так, будто командиры организовали для людей ежедневную концертную программу – они, кстати, и сами в это уже поверили. Подарок народу, развлечение военным. Все-таки не зря они захватили Роксану Косс.

– Мы заставим ее петь еще больше, – заявил командир Эктор, развалившись под балдахином на обширной кровати в одной из нижних гостевых спален и водрузив ноги в башмаках на светлое, покрытое вышивкой одеяло. Бенхамин и Альфредо сидели в креслах, обитых материей с узором из громадных розовых пионов. – Пару лишних часиков она выдержит без проблем. И разнесем эти выступления по времени так, чтобы было неожиданно.

– И исполнять она будет то, что мы скажем, – вторил ему Альфредо. – Пусть поет по-испански. Этот итальянский невозможно выносить. К тому же она может пропеть наши требования.

Но командир Бенхамин хоть и поддавался иногда заблуждениям своих товарищей, прекрасно понимал, что сказать Роксане Косс они могут только «спасибо».

– Я не думаю, что нам надо ее о чем-то просить, – заметил он.

– Мы не будем ее просить! – холодно отчеканил Эктор, поправляя подушку под головой. – Мы ей прикажем.

Бенхамин немного помедлил. Роксана Косс как раз пела, и, обдумывая ответ, командир качался на волнах ее голоса. «Неужели это не очевидно? – хотел он сказать своим друзьям. – Разве вы сами не слышите?»

– Музыка, насколько я понимаю, вещь очень специфическая. Так мне видится. Мы все устроили правильно, но если начнем давить… – Он пожал плечами, хотел было почесать пораженное лишаем лицо, но опомнился. – То можем остаться ни с чем.

– Если мы приставим ей дуло к голове, она будет петь весь день напролет.

– Сперва попробуй проделать такое с птичкой, – мягко возразил Бенхамин. – Точно так же, как наша певица, птичка не способна понять природу власти. Она просто не понимает, почему должна бояться человека с ружьем. Поэтому человек, наставляющий ружье на птичку, ничего не добьется и только выставит себя дураком.