Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

А этот, накачанный ботоксом! Ирис рассказывала, у него сорок первый размер ноги, а он покупает сорок пятый и подкладывает в мыски ботинок свернутые носки. Хочет, чтобы все видели, что у него большая нога, и предположили, что и член соответствующий. Когда он рисовал (а он художник по интерьерам), ассистент точил для него карандаши и вкладывал ему в руку. Из Нью-Йорка к нему прилетал парикмахер делать стрижку и укладку. Брал за услуги три тысячи евро, включая билет на самолет, хвастал дизайнер. В конечном итоге не так много…

Жозефина узнавала их одного за другим.

И непрерывно потягивала шампанское. У нее уже кружилась голова.

«Что я здесь делаю? Мне не о чем разговаривать с этими людьми».

Она плюхнулась на диван и взмолилась: «О небо, лишь бы никто из них ко мне не подошел! Я незаметненько, незаметненько стану пробираться к выходу».

Ну и…

Наконец принесли безе. Их появление знаменовалось большой торжественностью. Филиппинки, затаив дыхание, несли их на серебряных блюдах. Раздались приветственные крики, аплодисменты, толпа рванулась к столу, на который поставили пирожные.

Жозефина воспользовалась суматохой, встала, взяла сумочку и приготовилась выскользнуть за дверь, как дорогу ей преградил Гастон Серюрье.

— Так-так… Составляете заметки о жизни богатых и развращенных? — спросил он язвительно.

Жозефина густо покраснела.

— Значит, я прав. Вы шпионка. На кого работаете? Надеюсь, на меня… На ваш будущий роман…

Жозефина пролепетала:

— Нет-нет, никакие заметки я не составляла…

— Ну и зря! Это сборище — кладовая разных историй. Есть о чем написать записки в стиле мадам де Севинье, не все же сидеть в двенадцатом веке… А мне прямая выгода. Посмотрите, например, на эту трогательную пару…

Он показал ей подбородком на ту самую женщину, что цеплялась за руку мужа.

— Они показались мне здесь единственными, кто вызывает симпатию.

— Хотите, расскажу вам их историю?

Он взял ее под локоть, подвел к дивану, и они уселись рядом.

— Здесь хорошо, правда? Как в кинозале. Посмотрите на них. Все устремились к безе Беранжер, словно большие жадные мухи, мухи-простофили, которых ничего не стоит одурачить… Потому что вовсе не Беранжер печет эти дивные творения. Их автор — мадам Кейтель, кондитерша в пятнадцатом округе. Вам это известно?

Жозефина притворилась, что не может в это поверить.

— Пф-ф-ф, — фыркнул Серюрье, — зря стараетесь: врать все равно не умеете. Я видел, как вы проскользнули черным ходом, сгибаясь под весом коробок! Вы даже счет обронили. Жак будет недоволен! Не удастся списать пирожные из расходов по приему.

Он сунул руку в карман и достал счет, а потом предусмотрительно сунул обратно. Жозефина прыснула, прикрывшись ладошкой. Она чувствовала себя гораздо лучше, и ее разбирал смех.

— Вот зачем она вас пригласила!.. — продолжал Гастон Серюрье. — Я думал, что делает эта восхитительная нежная женщина среди такого сборища? Сразу должен был догадаться! Жак самоустранился, Беранжер позвонила вам в последнюю минуту, и вы, конечно же, согласились помочь. Вечно вам достаются наряды вне очереди. Вам бы податься в сестры милосердия или открыть бесплатную столовую для бомжей.

— Я думала об этом… А сегодня вечером совсем другая история… Мне даже думать противно обо всем этом маразме.

— Так я и думал. Восхитительная и нежная.

— Вы произносите это так, словно имеете в виду «глупая и наивная».

— Вовсе нет! Я внимательно отношусь к словам, к тонкостям смысла и только укрепляюсь в своем мнении о вас.

— Никогда не понятно, шутите вы или говорите серьезно…

— А вам не кажется, что так даже лучше? Скучно жить с предсказуемым человеком. Быстро приедается. Если я что-то в жизни ненавижу, так это скуку. Зверею от скуки, убить могу. Или укусить. Или что-нибудь взорвать.

Он провел рукой по волосам и произнес тоном обиженного ребенка:

— И к тому же я не могу курить! Для этого надо выйти, а мне приятнее сидеть здесь, с вами. Вы не против, если я за вами поухаживаю?

Жозефина не нашлась что ответить. Уставилась на носки своих туфель.

— Похоже, я вам докучаю…

— Нет-нет! — живо возразила она, ужаснувшись, что могла его обидеть. — Но вы отклонились от темы, вы обещали рассказать мне историю той пары, которая кажется мне такой трогательной…

Губы Гастона Серюрье искривила жестокая усмешка:

— Не торопитесь восхищаться кем попало… Меньше страсти, сейчас вы услышите историю, от которой попахивает серой и святой водой…

— Значит, они хорошие актеры…

— Можно и так сказать…

— История в стиле «Тех, что от дьявола»?

— Именно. Надо бы рассказать Барбе д’Оревильи, он сделал бы из нее новеллу для своего сборника. Короче: она из богатой семьи, католики из провинции. Он из столичной бедноты, эдакий парижский воробей. Умный, ловкий, живой, обаятельный, блестяще учился. Она робкая, скромная, наивная, с трудом окончила школу. Но это с лихвой компенсировало ее состояние. Он встретил ее на практических занятиях в автошколе, соблазнил и женился, она была тогда очень молода и невинна. И сильно влюблена.