Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Еще каких-то полгода назад она твердо стояла на ногах, руки в боки и была всем довольна. Даже задавалась. У нее был сын — красивый парень, уравновешенный, порядочный, умный, с юмором, любящий, ее самый любимый, самый близкий человек. Было тело, с которым можно окунуться в ледяной пруд в Хэмпстеде и не схлопотать при этом ни кашля, ни чиха. Была своя организация, на которую она не жалела ни времени, ни денег. Деньги были от матери, и Ширли еще долго не желала их брать… Наконец, были любовники. На случай если приспичит повытравлять из души всякие страхи и слабости — пережиток прошлого, в котором ей не хотелось копаться. Она просто принимала его как данность. «Ну, вот я такая, и что? Кто без слабостей, кто без страхов?.. Пусть первый бросит в меня камень».

Сколько времени она ваяла, лепила это счастье своими руками, укрепляла его, надстраивала, прибавляла где лепнинки, где фриз, где крепкую балку… А паскуда-жизнь взяла и наддала по этому милому, любимому дому со всей дури.

Будто счастье надолго — это ей заказано. Это, мол, просто перегон, передышка перед новой бедой.

Началось все с вопросов Гэри про отца. Они сидели на кухне, у посудомоечной машины. В тот вечер Ширли в первый раз почувствовала, как Жизнь подошла к ней тихонько, положила руку на плечо и промолвила: «Готовься, голубушка, морально, скоро хлебнешь». Но Ширли тогда привычно, как опытный боксер, вобрала голову в плечи и снесла удар не моргнув. Она сумела сжиться с этой мыслью, даже как-то обтесать ее, облагородить: обломала все шипы, из колючего стебля сделала изящную, долгоногую, душистую розу. Не без труда, конечно. Потрудиться ей пришлось над собой: научиться расслабляться, проявлять понимание, улыбаться… расслабляться, проявлять понимание, улыбаться…

И все по новой.

Потом эта его поездка в Шотландию. Ей страшно не понравилось, что Гэри не удосужился сказать ей об этом прямо, а оставил сообщение на автоответчике. Значит, нарочно позвонил, когда знал, что мать будет занята и говорить не сможет. Боялся. Уклонялся от встречи, от разговора.

Потом — как он заявился спозаранку домой, швырнул на кровать пакет с круассанами, и этот его возглас: «Только не он!..»

И наконец — как он внезапно сорвался и удрал в Нью-Йорк.

На этот раз он прислал ей письмо по электронной почте. Какая все-таки мерзость эти новые технологии! Как нарочно придуманы для мужиков, чтобы смываться — и при этом как будто все так и надо. Испарился, и не подкопаешься к нему! Чинно-благородно!

Гэри написал очень благородное письмо. Но это-то ей и не понравилось. Ей не нравилось, что сын обращается к ней как мужчина, на равных. «Ширли…» Вот, пожалуйста, уже не «мама», а «Ширли»! Раньше он никогда не называл ее по имени…

«Ширли, — писал он, — я уезжаю в Нью-Йорк. Поживу там, по крайней мере до тех пор, пока не станет ясно, зачислили меня в Джульярдскую школу или нет. Здесь я больше оставаться не хочу. Тут произошло много такого, что мне не нравится…»

Чего «такого»? Знакомство с отцом? То, что он застал у нее в спальне Оливера? Какая-нибудь интрижка? Опять поругался с Гортензией?

«Ее Величеству Бабушке я сказал. Она меня на первых порах финансово поддержит».

Бабушке он, значит, сказал. С ней — посоветовался. Она, стало быть, выразила согласие.

«Мне надо пожить одному. Ты замечательная мать, ты была мне одновременно и матерью, и отцом, ты воспитывала меня мудро, тактично, с юмором, и я всегда буду тебе за это благодарен. Каков я сейчас, таким я стал благодаря тебе. Спасибо. Но сейчас мне нужно уехать, и ты должна меня отпустить. Не волнуйся за меня. Гэри».

Вот так! Пара строчек, и привет!

Да, была еще приписка:

«Когда обустроюсь, сообщу свой почтовый адрес и телефон. Пока пиши по электронной почте, я смотрю письма регулярно. Не беспокойся. Take care…»

И все. На этом пора счастья в ее жизни закончилась.

С сыном она была счастлива, как ни с одним мужчиной на свете.

«А теперь-то что мне делать?» — бормотала Ширли себе под нос, глядя, как снуют по улице машины, как ветер рвет из рук зонтики у прохожих, как они втягиваются в метро, маленькие суетливые муравьи. Порывы ветра с дождем. Порывы жизни.

Не любит жизнь застоя.

И тут на подмостки вышел Оливер.