Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Знаешь, это, конечно, глупо, то, что я скажу… Мне казалось, за счастье надо расплачиваться. Вот когда пса годами держат на привязи, он привыкает, что у него вечно цепь на загривке. Так и я… Я так долго жил у нее под каблуком, что, в общем, привык быть рабом. Но больше я сидеть сложа руки не буду, даю вам слово! Вот перед Гортензией. Спасибо тебе, родная, что ты нам так помогла. Ты, в общем, славная девушка.

Гортензия промолчала. Определение «славная девушка» пришлось ей не по вкусу, но она не стала придираться.

Марсель решительно отодвинул стул и встал.

— Значит, война! И церемониться я больше не буду.

Остальные закивали.

— Прекрасно, — заключил Марсель. — Засим решено. У меня два новых партнера, и я теперь могу целыми днями с чистой душой плевать в потолок. А пока, лапочка, пойдем-ка отметим твой карьерный взлет в интимной обстановке.

Жозиана вскинула голову.

— Ты точно не сдуешься? Обещаешь?

— Я буду несгибаем и жесток. Как кровавый тиран.

— И дашь мне работу?

— Ты будешь моей законной половиной и в постели, и на работе.

— И не будешь меня шпынять и попрекать?

— И зарплата у тебя будет, как у министра финансов.

— А мне, — вставил Младшенький, — причитается какое-нибудь место в компании?

— Мы составим триумвират!

Жозиана на радостях прыснула со смеху и протянула ему обе руки. Марсель размашисто обнял ее, поднял, прижал к себе и повел в комнату, рыча от счастья.

— Какие они все-таки зайчики, — не удержалась Гортензия, глядя, как они, пошатываясь, идут в обнимку по коридору. Марсель на ходу тискал и покусывал Жозиану в обнаженное плечо, а та отбивалась и приговаривала: «Да погоди ты, погоди, они же на нас смотрят!..»

— Это большие дети, — ответил Младшенький. — Я их обоих нежно люблю. Когда я был маленьким, я иногда подслушивал у дверей спальни, как они там рычат и стонут. Поверь, моя дорогая, так я много чему научился. С тобой я буду на высоте.

Гортензия поспешила перевести разговор на другое:

— Ты уже заглянул в мысли Гэри?

— Да.

— И что? Не томи, Младшенький, пожалуйста, будь человеком!

— Ты влюблена в него?

— Не твое дело! Расскажи, что ты там видел?

— Много чего. Например, у него на кухне на видном месте пришпилен билет на самолет на твое имя. Гортензия Кортес, Лондон — Нью-Йорк. Куплен несколько месяцев назад, но Гэри до сих пор его хранит. Когда у него плохое настроение, он швыряет в него дротики.

— Он хотел забрать меня с собой! — прошептала Гортензия.

— Весьма вероятно.

— Он позвонил мне и оставил сообщение, а я его не получила… Мама как в воду глядела. На мобильники нельзя полагаться.

— В данном случае дело не в операторе, а в некоем юнце непрезентабельного вида, с прыщавой физиономией.

— Жан Прыщавый!

— Сообщение от Гэри стер он. И не только от Гэри.

— А я-то подозревала аятоллу! Вот оно что!.. Ну а кроме билета на самолет, еще что-нибудь там видно?

— Какой-то домик в глубине парка. Довольно странно, потому что, с одной стороны, он в очень уединенном уголке, а с другой — вокруг почему-то полно народу… Пруды, небоскребы, желтые такси, коляски, белки… Гэри часто там бывает. Это его тайное прибежище. Он слушает адажио из одного концерта Баха и сам наигрывает его понарошку в воздухе — упражняется.

— Он один?

— Да. В домике один. Он разговаривает с белками и играет на фортепиано… Еще я видел квашню и средневековый замок.

— Замок в Центральном парке?!

— Нет, замок в каком-то пустынном месте, где мужчины ходят в юбках.

— А, это в Шотландии! Это его отец! Он ездил в Шотландию искать отца. Слушай, ну ты даешь…

— Очень красивый замок, но полуразрушенный. Его бы хорошенько отреставрировать. Галереи обваливаются, донжон дышит на ладан.

— Расскажи лучше еще про домик.

— Домик в парке. К нему ведет узкая тропка, посыпанная белым гравием. Ее не так просто разыскать… Надо немножко пройти. Через мостик. Мостик дощатый, узкие такие серые планки. Дорожка то вверх, то вниз, много поворотов… В самом домике чувствуешь себя так, будто ты на свете один-одинешенек, где-нибудь на вершине Гималаев… Это маленький круглый деревянный домик, открытый всем ветрам.

— И он точно там один?

— Он слушает музыку и кормит белок.

— А обо мне он думает?

— Гортензия, я вижу только предметы, а не чувства.

— Но ты никогда не ошибаешься?

— Это для меня самого совершенно новая способность. Я ее и обнаружил-то случайно. Я занимался изучением волн и параметрами передачи излучения и заметил, что человек тоже излучает магнитные волны определенной частоты и они могут передаваться от одного к другому… Но я еще это все до конца не проработал. Ты в курсе, что в 1948 году диаметр одного проводка транзистора составлял примерно сотую часть толщины человеческого волоса? По сравнению с первыми транзисторами это феноменально! Те по толщине были примерно как таблетка…

— Большое тебе спасибо, Младшенький, — прервала его Гортензия. — Этого мне достаточно. Дальше я как-нибудь сама. А насчет джеллабы у Шаваля в голове ты, кстати, ничего не выяснил?

— Нет. Тут я позорно буксую. Мне еще в этом плане расти и расти…