Белкина в колесе

Закрыв дверь на ключ и помахав детям из окна, Люда взяла телефон и позвонила в отделение.

— Терентьев? — переспросил женский голос.

— Да, Владимир Терентьев.

— Стабильно-тяжелое состояние. Угрозы жизни нет, но и улучшений пока тоже.

— А хуже ему не становится? Все так же, семьдесят процентов поражения?

— Скорее, восемьдесят. Кто вам сказал про семьдесят?

— Его лечащий врач Георгий Сергеевич. Вчера было так…

— Ну то вчера. Сегодня вот так.

— Получается, ему с каждым днем хуже? — Люда почувствовала нарастающую панику, внизу живота начались спазмы. — Как же так, доктор??

В трубке раздался вздох. Наверняка женщина по ту сторону каждый день слышала от родственников одно и тоже.

— Людмила, нет особой разницы между семьюдесятью и восьмьюдесятью. Оба варианта могут незначительно понижаться и повышаться. Мы ждем конкретных улучшений общего состояния. Ну, или ухудшений. Когда появится конкретика, вам позвонят.

Попытки выудить хотя бы немного дополнительной информации оказались тщетны. Доктор лишь повторяла одно и то же, просто используя разные формулировки. Пришлось закончить разговор.

На кухне Люда накапала себе пятьдесят капель пустырника, выпила и вновь взялась за телефон. По ее прикидкам, мать как раз должна была вернуться с ночной смены.

— Але, мам?

— Да.

— Мам, ты была в больнице? Отнесла деньги? Вове стало хуже. Ненамного, но хуже.

— Отнесла, конечно. За кого ты меня принимаешь? Пришла туда, со всем разобралась. Ты ведь как обычно ничего можешь. Все приходится делать мне! Моими стараниями его теперь там пестуют теперь аки короля. Небольшие ухудшения — это нормально в его состоянии. Ты должна понимать, что сама во всем виновата. Довела мужика до черты. Ему в больницу надо было дня на три раньше, а ты как обычно дотерпела, пока он у тебя кони не двинул.

Люда принялась рыдать в трубку. Ее мучала тревога, страшила неопределенность, она ощущала невероятное бессилие и чувствовала себя полным ничтожеством. Слова матери лишь подкрепляли ее уверенность в собственной никчемности. «Ты сама во всем виновата, — твердило подсознание, — сама до такого довела. Если Вова умрет, и твои дети останутся без отца, в этом будет только твоя вина».

— Ну и чего ты мне тут рыдаешь? Люд, повзрослей уже наконец! Возьми себя в руки. Тебе сейчас не себя надо жалеть, а мужа. Соберись и направь энергию на его лечение. Приготовь еды — вдруг очнется и захочет поесть. Отнеси вон харчей врачам и остальному персоналу, они тоже любят поесть. Всяко будет польза. А от сидения на пятой точке ты ситуацию не переиграешь.

— Хорошо, мам, — всхлипнула Люда, — хорошо. Я буду сильной.

Тамара Яковлевна цыкнула в трубку:

— Эти лозунги оставь для своих подруг. Меня ты знаешь: я не верю словам, а сужу по поступкам.

Люда перенесла сроки нескольких заказов, сбегала в магазин и наготовила всякой разной еды. Там было и Вовино любимое, и блюда специально для врачей: пастуший пирог в большой форме, рогалики с джемом и несколько салатов.

«Хорошо хоть, я оставила эти несчастные двадцать тысяч, — думала женщина, упаковывая съестное по контейнерам и оборачивая фольгой. — Как раз хватит накормить детей, медперсонал и Вову, если он очнется. Нет, когда! Когда очнется. Все точно будет хорошо».

Арина с Олегом уже успели вернуться со школы, пообедали и начали потихоньку собирать вещи к Зое. Люда заверила обоих, что отцу лучше, и сегодня она даже с ним разговаривала. Обманывать было тошно, но иного выхода просто не было. Дети постоянно спрашивали, как там папа, и сказать им столько горькую правду женщина просто не могла.

В больнице все охотно приняли и пирог, и салаты, и рогалики к чаю. Некоторые сотрудники были так рады, что даже позволили ей надеть халат и специальную маску и заглянуть в окошко палаты интенсивной терапии, где находился Вова. Люда мало что разглядела, но убедилась, что муж действительно лежит с трубкой во рту, и в его легкие в полном объеме поступает кислород. Значит, те пятьдесят тысяч, которые вчера отнесла мать, все-таки не прошли даром.

— Вы не волнуйтесь, — сказала одна из медсестер, женщина средних лет, — он обязательно выкарабкается. Будем присматривать как за своим.

Эти слова придали Люде оптимизма и последующие несколько дней она жила по расписанию: магазин, готовка (много готовки), процесс упаковывания еды, автобус, больница. Хорошо, что Зоя уже забрала Олега с Ариной к себе, и можно было стоять у плиты, рыдать и не бояться, что они увидят.

Было видно, что персоналу уже становится неудобно от бесплатного шведского стола, коим их исправно обеспечивала Людмила, но на любые фразы вроде «ну что вы, не стоит» они каждый раз получали неизменный ответ:

— Поверьте, мне это в радость. Я очень люблю готовить, и меня это успокаивает. Без готовки я бы уже давно полезла на стенку от волнения.

Конечно, Люда сильно лукавила, но ей было крайне важно, чтобы за Вовой продолжали хорошо ухаживать. В таком темпе прошло три дня.