Bella Германия

Всегда ненавидела вопросы, касающиеся моего происхождения. Обычно люди задают их, чтобы завязать беседу, но только не в этом случае. Джованни явно сгорал от любопытства, желая узнать, что за незнакомка явилась на крестины его внучки.

– Мой отец итальянец, – ответила я.

Неуклюжая попытка завершить беседу не удалась.

– А… это видно! – воскликнул Джованни. – Откуда твой отец?

Я запнулась. Что я должна была отвечать? Правду? Назови я Рим или Венецию, пришлось бы лгать дальше, придумывать новые названия, имена. В конце концов я бы точно запуталась. Между тем я до сих пор не знала, хочу ли знакомиться с этим человеком. Возможно, я слишком растерялась, потому что неожиданно для себя выпалила:

– Я не знаю.

Теперь смутились все. Не знать, откуда родом твой отец, – такое просто не укладывалось в голове. Первым очнулся Джованни:

– Но… Как его зовут?

Нападение – лучшая защита. Собственно, теперь мне было все равно.

– Винченцо. Винченцо Маркони.

Гром грянул. У Джованни расширились глаза.

– Винченцо Маркони? – переспросил он, снимая девочку с плеч.

– Кто это? – встрял «любовник-итальянец».

– Nessuno[39], – буркнул Джованни.

Он буквально ел меня глазами. Мне хотелось исчезнуть.

– Так ты Джулия? – тихо спросил он.

Я кивнула.

– Santo dio…[40]

Жена позвала Джованни от машины и, когда он не отозвался, направилась к нам, прижимая к груди коробки со сладостями и букеты.

– Che c’è?[41]

Женщина выглядела испуганной, она уже поняла, что муж чем-то встревожен.

– La figlia di Vincenzo[42], – пробормотал Джованни и кивнул на меня.

Женщина приоткрыла рот.

– Vincenzo?

По ее дрогнувшему голосу было ясно, что мое появление что-то разбередило.

– Я… я просто хотела взглянуть на вас… – сказала я, пытаясь сгладить ситуацию.

– Macché[43], просто взглянуть! – уже во весь голос возмутился Джованни. – Я его дядя, Santo Cristo![44]

Не успела я опомниться, как он заключил меня в объятия. В глазах Джованни стояли слезы. Он был ниже меня ростом, но не в пример живее. А круглый живот красноречиво свидетельствовал, что деликатесами он занимается не только ради выгоды.

Он не переставал целовать меня – в лоб и щеки, справа и слева – даже после того, как я перешла в объятия его жены.

Это была решительная матрона, полная, но крепко сбитая.

Теперь уже весь клан спешил к нам. Все понимали: произошло нечто важное. Один за другим родственники вылезали из машин и направлялись к нашей группе.

– Quanti anni sono?[45] – кричал Джованни. – Trenta, quaranta?..[46]

Даже малышка удивленно таращилась на меня. Джованни ласково объяснил ей, выговаривая каждое слово:

– È Giulia. Dì buongiorno a Giulia[47].

Девочка спряталась за ногами деда, откуда кокетливо постреливала в меня глазами.

Я улыбнулась. Собравшиеся вокруг родственники наперебой кричали, осведомляясь, что стряслось. Чтобы их успокоить, Джованни отпустил какую-то шутку и повел меня к машине. По-видимому, тема Винченцо и его la figlia касалась не всех. Джованни прошептал что-то на ухо жене. Отныне жизнь этой пожилой пары, равно как и моя собственная, никогда не будет прежней – это было единственное, что я понимала в тот момент.

Они не дали мне уйти, ни малейшего шанса. Мы поехали к ним домой. Джованни и Розария – широкой души сицилианка в полосатом весеннем платье и огромных очках от «Гуччи», делавших ее похожей на мультяшную пчелку Майю, – проживали вместе со взрослыми детьми, по крайней мере с некоторыми из них, в многоквартирном доходном доме в Зендлинге. Дом располагался неподалеку от лавки Джованни на Центральном рынке. Таким образом, мир Джованни Маркони замыкался в круге радиусом в несколько сотен метров. Здесь протекала его жизнь, семейная и деловая, причем отделить одно от другого едва ли было возможно.

Предоставив мужчинам заниматься детьми, Розария и дочери организовали во дворе фуршет. «Все эти окорока, салями, сыр и вино доставлены прямо из магазина деликатесов», – заверил Джованни. И с такой гордостью наложил мне полную тарелку, словно спасал от голодной смерти.

Он ни на секунду не оставлял меня одну. Мы устроились за столом во дворе. Вокруг носилась ребятня, размахивая пластмассовыми мечами. Джованни включил динамики, подсоединенные к «айподу», и двор огласила итальянская эстрада.

– Buono, eh?[48] – интересовался Джованни после каждого проглоченного мной кусочка и с такой надеждой заглядывал в глаза, словно приготовил эту салями собственноручно. – Это трюфели из Пьемонта… Традиция!

И это действительно было buono. Даже molto buono!

К нам подошла Розария с огромной тарелкой. Села рядом и тихо спросила:

– Скажи, папа когда-нибудь навещал тебя?

Я покачала головой.

– Madonna mia… – прошептала женщина и укоризненно посмотрела на мужа: – Как такое возможно…

Тот перебил ее, также шепотом. Какой-то просьбой, судя по интонации. Розария согласно хмыкнула и ушла. Джованни объяснил, что она отправилась за семейным фотоальбомом.