– Ты правда думаешь, что Марджори могла отравить их? Ты глупышка. Она бы никогда не навредила Перси.
Элайджа провел двумя пальцами по усам и пригладил торчащие на затылке волосы.
– Расскажи о найденном дневнике, Сигна. Который ты ей предъявила.
– Она писала о случае, когда встретилась с вами в конюшнях, – ответила Сигна. – Писала, что призналась в своих чувствах, а вы отвергли…
– Но этого не было, – уверенно заявил Элайджа. – Ты уверена, что она имела в виду меня?
– Конечно, уверена! Она писала, что хотела иметь семью, о которой всегда мечтала. Говорила… говорила… – И тут Сигна осознала, что Марджори никогда не упоминала Элайджу, как своего возлюбленного. Но она видела, как Марджори прикасалась к нему и как свободно высказывалась в его присутствии. Поэтому, если не он… – Есть кто-то еще? Есть человек в поместье, которого она любила и чувствовала, что должна рассказать правду?
Элайджа так побледнел, что Сигна испугалась, не покинула ли его душа тело, прежде чем она успела получить ответы. Байрон не отличался от него, и братья обменялись такими взглядами, которые Сигна не могла истолковать.
Прошлой ночью она была так уверена в том, что прочитала. Настолько, что начала собирать воедино детали головоломки. Но глядя на выражения их лиц, она как никогда прежде сомневалась в своих убеждениях.
– Она могла говорить еще об одном человеке, – наконец ответил Элайджа.
– Элайджа… – Насколько Сигна помнила, в голосе Байрона впервые прозвучали предостерегающие нотки, пока он не отрываясь смотрел на брата.
– Все в порядке, Байрон. Хоть и не уверен, ангел она или сам дьявол, но я едва ли могу сосчитать, сколько раз эта девушка спасала моих детей. Кроме того, если она говорит правду, не похоже, что он до сих пор не знает.
– Знает
– Марджори оставалась в Торн-Гров не из-за любви ко мне. – Хотя они находились одни в столовой, Элайджа говорил так тихо, что Сигне пришлось напрягать слух. – А ради своего ребенка.
Детали сложились воедино.
Блайт была почти копией Лилиан. Одинаковые выгоревшие на солнце волосы и деликатные черты лица. Но при обоих светловолосых родителях огненно-рыжие волосы Перси и его веснушчатая кожа всегда выбивались из общей картины. И как она раньше этого не заметила?
– Перси ваш с Марджори сын, – заключила Сигна, обхватив голову руками, – так ведь?
Элайджа не колебался.
– Мы держали это в секрете ради благополучия Марджори и Перси. Я только что обручился, когда она сама узнала, и понятия не имел, что она беременна, пока однажды Марджори не появилась на пороге с ребенком на руках. Семья отреклась от нее, и женщина осталась ни с чем. Ни денег, ни перспектив и никого, кто бы дважды взглянул на нее, узнав о внебрачном ребенке. Поэтому она попросила меня и Лилиан вырастить Перси как нашего сына, и я согласился.
– И Лилиан это устроило?
– Лилиан всегда относилась к Перси как к собственному сыну и никак иначе, – заявил Байрон с поразительной убежденностью.
Элайджа кивнул.
– Мы безуспешно пытались завести ребенка уже некоторое время, и хотя я бы никогда не хотел пережить все заново и объяснять молодой жене, что у меня есть ребенок, о котором я и не подозревал, думаю, она видела в Перси божий дар. Она полюбила мальчика в ту же секунду, как только увидела.
Сигне показалось, словно он швырнул в нее совершенно новой деталью головоломки, и снова потерла виски, перебирая кусочки.
– А что насчет Марджори? – спросила она. – Она осталась довольна?
– Да, насколько это возможно, полагаю. – Элайджа помешивал чай, предаваясь воспоминаниям. – Я дал ей достойную работу, дом и возможность видеть, как растет ее сын. Но Перси не должен был знать правду о своем происхождении. Я хотел много дать ему, чего он не смог бы получить, если бы открылось, что он незаконнорожденный. А о Марджори и Лилиан сплетничали бы на каждом шагу.
– Его осмеяли бы не больше, чем сейчас, – нахмурившись, прервал Байрон. – Ты выставляешь на посмешище его и все семейство Хоторнов, разрушая будущее сына.
Никогда Сигна не видела такого грозного взгляда, который Элайджа бросил на брата.
– Я не пытаюсь сделать из сына посмешище; я пытаюсь его