Белларион

Он обессиленно рухнул ниц, но Белларион не видел этого — поспешно вытащив кинжал, он приготовился встретить нападение собак. С первой из них он разделался довольно легко, успев вонзить ей лезвие в глотку, прежде чем та успела вскарабкаться на берег; вторая разделила судьбу первой, но третья — огромный черный зверь с желтыми подпалинами — сумела каким-то образом найти точку опоры на мокрой глине, с угрожающим рычанием прыгнула на Беллариона и сбила его с ног. Инстинктивно закрыв левой рукой горло, чтобы уберечься от страшных клыков, он правой рукой ударил кинжалом гончую в живот и, когда та, взвыв от боли, чуть подалась назад, нанес еще один удар, на этот раз в сердце. Корчившаяся в агонии собака придавила Беллариона к земле всей своей тяжестью, и горячая кровь, хлеставшая из ее ран, залила его с головы до пят. Он с трудом оттолкнул прочь ее безжизненное тело, весившее немногим меньше, чем тело человека, и медленно поднялся на ноги, боясь представить себе, что может за этим последовать.

А на другом берегу юноша в красном с серебром камзоле не переставая сыпал проклятьями.

— Выпусти свору, Скуарча! — он на секунду прервал богохульства, чтобы отдать распоряжение.

Но коренастый мужчина, которому оно было адресовано, поступил иначе. Он сорвал с седла притороченный к нему арбалет, приладил стрелу, натянул тетиву и прицелился в Беллариона. Никогда в своей жизни Белларион не был так близко от гибели, как в эту секунду. Его спас беглец, которому он помог выбраться из воды. Успев восстановить дыхание, он, шатаясь, поднялся на ноги и, даже не взглянув на то, что происходило за его спиной, бросился бежать. Приготовившийся выстрелить Скуарча уловил его движение, и в следующее мгновение бедняга замертво свалился на землю со стрелой, торчавшей в голове. Но прежде чем Скуарча успел достать другую стрелу, предназначенную уже для Беллариона, юноша в красном с серебром камзоле ударил гиганта хлыстом по лицу наотмашь.

— Черт возьми! Кто разрешил тебе стрелять, образина? Я ведь велел спустить собак! Как ты посмел лишить меня удовольствия? Неужели я потратил столько сил, выслеживая его, чтобы прикончить таким способом?

Он вновь разразился непристойными проклятьями, но Скуарча, не обращая внимания ни на проклятья, ни на только что полученный удар, перебил его:

— Может быть, ваше высочество хочет лившться еще нескольких своих собак? Этот негодяй вооружен, а собаки беззащитны, когда вылезают из воды на скользкий берег.

— Он убил моих собак — так пусть же собаки отомстят за собак!

В это время один из конюхов что-то шепнул на ухо Скуарче, и тот обратился к своему молодому господину:

— Синьор герцог, Кекко говорит, что здесь неподалеку есть брод.

«Герцог!» — от изумления у Беллариона перехватило дыхание. Неужели этот беснующийся мальчишка, изрыгающий проклятия, уместные лишь в кабаке да в борделе, не кто иной, как сам герцог Миланский? И Белларион вспомнил истории, которые недавно слышал о Джанмарии, двадцатилетнем сыне великого Джангалеаццо, чье распутство и непостоянство в симпатиях оттолкнуло от него многих достойных людей и в немалой степени способствовало распаду государства. Страх в душе Беллариона уступил место гневу и ненависти к этим чудовищам, развлекавшимся охотой на человека. Какие бы преступления ни совершил бедняга, безжалостно убитый прямо на его глазах, нельзя было подвергать его такому бесчестию, гоняясь за ним, словно за оленем.

Четверо всадников поспешили в сторону брода, а через реку до ушей Беллариона долетел голос Скуарчи:

— Шаг в сторону, петушок, и ты встретишься со своим Создателем.

В эту критическую минуту Беллариону неожиданно пришло на ум, что не кто иной, как Фачино Кане является сейчас фактическим правителем Милана, и, когда всадники окружили его, он, собрав все свое достоинство, назвал им имя его предполагаемого приемного родителя.

Но объяви он себя хоть сыном папы римского, это навряд ли подействовало бы на этих тупоголовых мужланов, привыкших подчиняться одному Скуарче. Они привязали его правое запястье к стремени одной из лошадей и припустили рысцой в обратный путь. Внутренне кипя от негодования, Белларион, однако, не оказывал им ни малейшего сопротивления, понимая, что сейчас любой протест бесполезен. Они вновь пересекли брод, и, хотя река сильно обмелела после продолжительной засухи, в одном месте вода доходила Беллариону чуть ли не до пояса. Мокрый и забрызганный кровью Белларион предстал перед молодым герцогом, и то, что он увидел, ужаснуло его.

Никогда прежде ему не приходилось встречаться с человеком столь отвратительной наружности. Глядя на него, невольно приходила на ум мысль о недоношенных младенцах, лица которых так и не успели окончательно сформироваться.