Беллилия

Чарли схватил ее за плечи и чуть было не начал трясти.

— Я знаю эту историю и не верю в нее. Скажи мне правду.

— О, дорогой, — застонала она.

Руки его упали. Он отошел подальше, обернулся и посмотрел на нее с безопасного расстояния.

— Послушай, Белли, ты можешь быть честной со мной. Я тебе не враг. Я твой муж и пытаюсь помочь тебе. — Он говорил не повышая голоса, пытаясь убедить ее, что за правдивый рассказ никакого наказания не будет.

Глаза Беллилии переполнились слезами, светлые струйки потекли по щекам. Она не пыталась сдерживать их и не вытирала лицо, а стояла, беспомощно прижав руки к горлу. Какое-то время ее глаза только и делали, что лили слезы. Она при этом не рыдала и не жаловалась. И Чарли оставалось лишь ждать, когда она перестанет плакать.

Наконец слезы прекратились, и она жалобно улыбнулась мужу. Взяв протянутый ей Чарли носовой платок, вытерла щеки и глаза.

— Прости, я вела себя как ребенок.

— Хочешь выпить воды?

— Нет, спасибо.

— Бренди?

— Ничего не надо, спасибо.

Она стала внимательно осматривать комнату. Взгляд ее был пытливо-изучающим, а когда она перевела его на Чарли, то смотрела так, будто перед ней стоял человек, которого она никогда раньше не видела. Она словно вышла из транса и теперь искала знакомые лица и вещи. Вскоре она уже улыбалась: можно быть спокойной, она снова дома. Подойдя к окну, Беллилия села на стоявшее там кресло.

Чарли сел напротив и протянул ей руку через столик. Она робко взяла ее.

— Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, Беллилия. И ты должна честно на них ответить. И не бойся: ничто не вызовет мой гнев, не обидит и не оскорбит меня. Можешь быть такой же честной со мной, как сама с собой. Обещаешь?

— Да, Чарли, обещаю.

Итак, она отдала себя на суд Чарли и поверила в его защиту. Ее рука дрожала в его руке. А он не знал, что сделает после того, как узнает правду.

— Как тебя зовут? — начал он.

— Беллилия Хорст.

Чарли покачал головой:

— Нет, я не это хочу знать. Хочу правды. Тебя крестили?

Она кивнула.

— Какое имя тебе дали?

— Беллилия.

— Ты же обещала говорить правду.

— Моя мама обычно звала меня Энни.

Чарли почувствовал, что первый шаг сделан.

— Энни имя. А фамилия?

— Энни Торрей.

— Энни Торрей. Так тебя звали, когда ты была ребенком? Так?

— Торрей с буквой «й» в конце. Т, о, р, р, е, й.

— Что это за фамилия?

— Это фамилия моей матери.

— А не фамилия отца?

Она побледнела, и ее лицо, казалось, вытянулось. Руками она снова схватилась за горло.

— Понимаю, — мягко сказал Чарли. — Значит, ты не знала своего отца?

Ее взгляд ничего не выражал.

— И вообще о нем ничего не знала? Ни его возраст, ни национальность, ни откуда он родом и на какие средства жил?

— Родом он из аристократической французской семьи. Его отец был самым младшим сыном и приехал в эту страну, потому что…

— Беллилия, — прервал ее Чарли, — мы не играем с тобой в игры. Ты обещала говорить мне правду. Ты собираешься выполнять свое обещание?

— Да, — еле слышно произнесла она.

— Так что с твоим отцом?

— Я тебе сказала. Когда однажды у них были гости, он принес меня из детской вниз. На столе стояли золотые тарелки, в углу играли нанятые музыканты. У мамы в ушах были бриллиантовые серьги и…

Чарли внезапно сменил тему. Он надеялся неожиданным вопросом прекратить новый поток лжи.

— Ты помнишь Маккелви?

— Кого?

— Разве он не был твоим первым мужем?

— Моим первым мужем был Герман Бендер.

Чарли подскочил:

— Кто такой Герман Бендер?

— Я же сказала, — спокойно ответила она. — Мой первый муж. Мы поженились, когда мне было семнадцать лет. Он владел конюшней.

Чарли был потрясен. Он готовил себя к ужасам, но к нормальным ужасам, связанным с фактами, которые он уже знал, а не к новым открытиям.

— Я ведь обещала говорить тебе правду, — потупившись, произнесла Беллилия.

— Да, да, конечно, — заторопился он. — Продолжай, расскажи мне о Германе Бендере.

— Я никогда о нем не говорила, потому что не люблю вспоминать, как ужасно потом со мной обращались люди. Мне пришлось даже уехать из города. Они все ходили вокруг и говорили, что я знала про грибы. Их охватила зависть, когда стало известно о тысяче долларов.

— Герман умер, отравившись грибами?

— Может быть, и не грибами. Откуда мне знать? Он всегда ходил собирать грибы и меня научил в них разбираться. Из них получалась очень вкусная еда, и притом даром.

— Ты накормила его грибами, он умер, а ты потом получила какую-то сумму денег?

— Но я ведь жарила их в масле.

— О чем ты говоришь?

— О грибах. Он не стал бы их есть, если бы они не были поджарены в масле.

— Я хочу слышать о тысяче долларов.

Она продолжала тем же терпеливым тоном:

— Я ничего не знала о тысяче долларов. Честное слово. Я слышала разговоры о страховке, но не понимала, что это значит, пока мне не прислали деньги.

— Но почему ты дала ему эти грибы?

— Он любил их. И нам не приходилось тратить на них деньги. Все, что нам надо было сделать, — это пойти и собрать их. Он был нищий. Мне и в голову не могло прийти, что у него есть какие-то деньги, он всегда жаловался, что кончим мы в приюте для бедных. Говорил, что лошади слишком много едят и съели все его доходы.

— Где это было?