Беллинсгаузен

   — Господа, я пригласил вас, чтобы уведомить о своём желании по-человечески относиться к нижним чинам и матросам, — начал он несколько суховатым, официальным тоном. — Может быть, об этом говорить излишне? Вы и сами знаете, все они в столь дальний и опасный вояж вызвались идти по охоте. Потому считаю неуместным, более того, небожеским за проступки, каковые могут случиться за годы жизни в тесном пространстве корабля среди пустых морей, наказывать зуботычинами, грязными ругательствами, линьками. Я прикажу линьки не брать.

   — Как?! — воскликнул Лазарев. — Совсем не брать?

   — В начале труднейшего плавания с Крузенштерном линьки выбросили за борт. И ни один матрос не нарушил дисциплины и не был серьёзно наказан.

   — А ну как они скопом забунтуют?

   — Значит, кто-то из нас окажется неправым.

Круглое, добродушно-капризное лицо Михаила Петровича начало багроветь. Сын сенатора, потомственный барин, волонтёр британского флота в юности, где на английского матроса смотрели как на раба-галерника, а офицер был за надсмотрщика, Лазарев искренне считал, что порядок может держаться только на строгости.

   — Этак мы дойдём до якобинства, — отказно произнёс он. — Распустится крестьянин на барщине, солдат откажется воевать, матрос не захочет лезть на реи.

   — Позвольте с вами не согласиться. — Фаддею никак не хотелось ссориться с командиром «Мирного» в начале экспедиции, он постарался сдержаться и говорить как можно теплей. — Простой матрос, как и крестьянин в ваших поместьях, отзывчив на добро. Сейчас его с товарищами объединяет та же цель, что и меня с вами. А бессмысленная жестокость только озлобит нижних чинов, по природе рассудительных, деликатных и решительных в опасностях.

Лазарев опустил голову. Помедлив, Беллинсгаузен добавил:

   — Перво-наперво, Михаил Петрович, надо освободить матросов от страха. Сравните два корабля: на одном работают из принуждения, на другом — на совесть. На каком из них вы бы пошли в долгое плавание?

   — Разумеется, на втором.

   — Так о чём же мы спорим?!

Поддержали командира дивизии и другие офицеры. Сошлись на том, что наказания в виде лишения берега или внеочередных нарядов применять в крайних случаях и решать общим судом. Мелкие проступки оставить на усмотрение боцманов и унтер-офицеров. Они скорей разберутся и справедливей.

Отпустив офицеров, Беллинсгаузен и Лазарев остались одни. Фаддей решил высказать соплавателю те соображения, которые возникли ещё в плавании под командованием Крузенштерна и теперь встревожили с новой силой.

   — Вы знаете, почему наши шлюпы слили в одну дивизию? — спросил он, глядя в глаза капитана «Мирного».

   — Принимаете меня за мальчика-мичмана?

   — Отнюдь. Но я был свидетелем горьких разочарований во время первой экспедиции. Лисянский, сокурсник по Корпусу и равный по званию, не желал считаться с Крузенштерном. Он слишком своевольничал. Только судьба уберегала его от кораблекрушения. Много раз шлюпы подвергались явным опасностям. Они часто разлучались не столько из-за мореходных качеств кораблей, сколько из желания Юрия Фёдоровича выскочить вперёд, блеснуть мастерством, показать, что он нисколь не хуже начальника экспедиции.

— Вы обижаете меня, Фаддей Фаддеевич. Я не собираюсь...

   — Извольте выслушать, Михаил Петрович, — с досадой оборвал Беллинсгаузен. — Если там, в тропиках и умеренных широтах, всё же была хорошая видимость и благодаря ей удавалось избегать смерти, то нам встретятся неизбежные туманы и непогоды, каких мы не видели никогда. Поэтому, лишь держась на виду друг у друга, поддерживая сигналами связь, соблюдая готовность оказать незамедлительную помощь, мы сможем одолеть стихии. Знаю, наши шлюпы разные по ходу и вооружению. Но что делать? Не от нас сие зависит. Тем более нам следует употребить всё умение, чтобы идти в паре... Вот об этом, главнее всего, я и хотел вам напомнить. И не сердитесь на меня за резкость. Уж если Богу спонадобилось отправить нас в неизвестность, давайте же держаться вместе всеми способами и силами.

Глава шестая Покушение на Юг

1

23 июня 1819 года шлюпы осмотрел морской министр в сопровождении главного командира Кронштадского порта. На кораблях ещё продолжались некоторые столярные и малярные работы. Де Траверсе приказал выйти на малый Кронштадский рейд и положить якоря напротив Средних ворот. Фаддей окончательно переселился в свою каюту. Теперь уже не оставалось сомнений, что в последний момент экспедицию могут отменить. Вечером он снова просмотрел все инструкции и наказы. Он понял, что к ним приложили руки и Крузенштерн, и Сарычев, и Коцебу, и другие плаватели, мнением которых он дорожил. Инструкция Адмиралтейства формулировала общие задачи. В ней говорилось:

«Его императорское величество, вверив Первую дивизию, назначенную для открытий, капитану II ранга Беллинсгаузену, соизволил изъявить высочайшую волю касательно общего плана сей кампании нижеследующим:

Отправляясь с Кронштадтского рейда, до прибытия в Бразилию, он должен будет останавливаться в Англии и Тенерифе.