Беллинсгаузен

В 1828—1829 гг. Беллинсгаузен участвовал в русско-турецкой войне. С 1839 г. — военный губернатор Кронштадта.

Именем Беллинсгаузена названы море в Тихом океане, мыс на Южном Сахалине и остров в архипелаге Туамоту. Плавание Беллинсгаузена описано в его книге «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света в продолжение 1819—1821, совершенные на шлюпах «Восток» и «Мирный».

От автора

В Военно-историческом архиве России хранится формулярный список о службе Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена. Любая современная анкета при поступлении на самую заурядную работу дала бы исследователю много больше, чем до удивления краткий послужной список первооткрывателя шестого континента. На вопрос: «Происхождение, исповедание, женат или холост, если женат, то имена и каких лет дети, мужского или женского пола, имя жены и её происхождение», — ответ скуп, как жест глухонемого: «Из лифляндских дворян, женат на девице Анне Дмитриевне, имеет детей: Елизавету 19, Екатерину 12, Марию 11 и Елену 10 лет». Больше нигде и ничего личного. В остальном даты, звания, когда, на каком корабле и под чьим командованием плавал. О славном своём вояже к Южному полюсу две строчки: «С 1 июля 1819 года отправился кругом света, имея в команде своей два шлюпа «Восток» и «Мирный», кампания продолжалась по 16 августа 1821 года».

Из всех мореплавателей жизнь Беллинсгаузена осталась самой загадочной. Странно, что в «мемуарный век» он не оставил никаких записей. Рапорты, донесения — и только. Его «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане...» больше походят на отчёт, а не на путевые заметки. Реалии его жизни, начиная с точной даты рождения, собственного имени, позднее изменённого, и кончая участием в шведской кампании 1807—1809 годов, Отечественной войне 1812 года, войне против турок в 1828—1829 годах, командованием главной базой Балтийского флота — Кронштадтом, вызывают массу недоумений. Никто из дореволюционных беллетристов, ни из наших писателей не брался за жизнеописание Беллинсгаузена. Все документы, хранящиеся в разных архивах и библиотеках, напечатаны и кочуют из книги в книгу, а просто житейского нет, как будто человек, проживший достойную жизнь, дослужившись до полного адмирала, награждённый всеми высшими орденами империи, существовал не на земле и не среди людей, а где-то под созвездиями других широт.

Даже отсутствие вахтенных журналов и подлинных карт плаваний «Востока» и «Мирного» вызвало спор о приоритете в открытии континента. Только благодаря самоотверженной работе М. И. Белова из Института Арктики и Антарктики удалось разыскать эти подлинники и доказать миру, что именно Беллинсгаузен и Лазарев первыми подошли к «матерому льду» Антарктиды. Об этой истории я рассказал в повести «Свежий ветер океана», опубликованной в «Искателе» (1976, №3) и сборнике «Приключения-79», позднее по ней был снят художественный фильм «Странник» (режиссёр В. Ведунов).

А вот о жизни самого Беллинсгаузена я тогда писать не решился. Отсоветовал покойный Михаил Иванович Белов, предупредив, что браться за такое дело почти безнадёжно из-за отсутствия интересных документов, хотя о его соплавателе М.П. Лазареве печатались и романы, и научные книги, был подготовлен трёхтомный сборник его бумаг.

Заканчивая столь пространное вступление, скажу, что в процессе розыска — по строчке, по намёкам — мне открылась совсем незнакомая эпоха, которую ни в школе, ни в институтах мы не изучали. Она ушла, но для меня осталась и стала близкой, и дорогой. Я попытался передать её со всеми несуразностями того времени (а какие эпохи бывают без них?), когда обитал мой герой. Как ни странно, в этой книге нет вымысла, ибо сказки неуместны для литературы подобного рода.

Глава первая Аз и буки

1

ворь стала одолевать Фабиана Беллинсгаузена сразу после того, как похоронил он Лизаньку. Едва разрешилась она последним сынком, и то ли от сглаза, то ли от заражения крови, или ещё каких других причин — погасла, точно фитилёк в высохшей лампадке.

Ни жалобы, ни стона, ни последнего вздоха не услышал Фабиан от сердечной, положила ручку невесомую на его шершавую ладонь, приподняла синие глазки из-под кружевного чепца, может, что-то произнести хотела, да промолчала.

А когда очнулся Фабиан от наваждения, схватил другой рукой запястье, уже холодное, поразился взгляду смирному, какой всю жизнь помнил, не подернутому смертной пеленой, — видно, слезинка не засыхала долго, оттого и теплился взор, казался живым и осмысленным.

Кончиками вздрогнувших пальцев он опустил веки, они не поднялись уже. Схватил зеркальце в бронзовой оправе, к губам поднёс. Не затуманилось.

И тут из живота его, из плоской, но широкой служивой груди, как водяной пузырь, вырвался угарный выдох. Кровать с покойницей поплыла куда-то в сторону, чёрный потолок скособочился, в голову ударил колокол...

Подскочил Юри Рангопль — такой же кряжистый, молчаливый, меченый палашами церберскими, растолкал повитух и приживалок, разжал лезвием ножа зубы и влил полштофа рома. Очнулся барин.