Беллона

Лекс не понял, откуда она взялась, и не очень поверил своим глазам. По дороге он видел много всякого - не разберешь, что было наяву, а что примерещилось. В какой-то момент, например, показалось, что с земли к небу взлетает бессчетное множество прозрачных птиц. Но он догадался, что это наваждение по причине нервного потрясения, потому что птицы прозрачными не бывают. И вообще - всё живое, кроме людей, убралось из грохочущей и полыхающей огнем долины подальше.

Он не помнил, зачем так упорно движется к виднеющемуся вдали холму. Помнил название: Телеграфная гора, а зачем туда едет, забыл.

- Вы ранены? - воскликнула то ли настоящая, то привидевшаяся госпожа Иноземцова.

- Я? Нет. С чего вы вообразили? - ответил он осторожно, склоняясь все-таки к тому, что это видение.

Но она схватила его за колено, сильно.

Настоящая!

- Как с чего? Вы приехали в лазарет и вы весь в крови!

Только теперь Лекс поглядел вокруг.

Действительно: раненые, санитары, носилки.

- Я не на перевязку… - сказал он и потер лоб. - Мне куда-то была большая необходимость, но я запамятовал… Что, кровь? - Брезгливо осмотрел испачканный сюртук. - В самом деле… - И вдруг вспомнил. - Это не моя. Это кровь господина Аслан-Гирея. Да-да, он же погиб…

На глазах у женщины выступили крупные слезы - прозрачные, как улетевшие в небо птицы. И пролились по щекам.

- Нет, вы ранены! - пронзительно закричала Агриппина. - В шею! Я вижу! И контужены, кажется. - Обернувшись, она позвала. - Сюда! Санитары, сюда! Помогите же кто-нибудь вынуть его из седла!

Лекс поморщился. Очень уж громко она кричала.

- Не нужно вынимать. Я сам. - Потрогал шею. - Ерунда, касательное.

Едва лишь спешился, как Иноземцова взяла его под мышки и бережно усадила на траву. Ловкие, легкие пальцы стали делать с шеей что-то неизъяснимо приятное. Он замычал от наслаждения.

- Больно?! Да, слава богу, касательное. Нужно срочно очистить. Малейшее волоконце или ворсинка могут вызвать нагноение. Это очень опасно. Обопритесь на меня, я отведу вас к доктору Еремееву, он лучший из тех, кто здесь сейчас есть…

Но вставать не хотелось. Хотелось смотреть на Агриппину снизу вверх. Сквозь ее темные волосы золотистыми искорками просвечивало солнце.

- Трудно встать? И не нужно. Оставайтесь здесь. Я его сюда приведу…

Очень скоро она вернулась с сумкой.

- Он занят на ампутации, но это ничего, я умею и сама. Наклоните голову набок…

Он наклонил, но скосил глаза, чтоб не упускать Агриппину из поля зрения и вдыхать ее запах.

Лицо женщины было совсем близко, оно заслонило собою почти весь мир, и это было чудесно.

- Вы плачете, - сказал Лекс. - Про штабс-капитана, да?

- Да. Я плачу об Девлете Ахмадовиче. Обо всех остальных тоже. Но больше всего о нем.

Бланк нахмурился. Мысли ворочались в его голове с трудом, и эта ему не понравилась.

- Значит, вы его любили. А он думал, что…

Нет, про это говорить нельзя.

Замолчал.

Продолжая обрабатывать рану, Иноземцова рассеянно пробормотала:

- Нет, я люблю вас… Но это уже неважно.

- Как не важно? - Лекс беспокойно зашевелился. - А что тогда важно?

- Что вы живы. Я дала клятву. Если вы вернетесь живой, я навсегда вас оставлю. Такие клятвы нарушать нельзя… Не вертитесь вы, ради бога!

Он послушался, но продолжал смотреть на нее искоса. Голова по-прежнему работала странно, будто прихваченная морозом.

- Клятвы… - повторил Лекс. Нужно объяснить ей про клятвы, и он даже примерно представлял себе, что следует сказать, но на язык вместо русских слов всё лезли английские, и приходилось их стряхивать с губ. - Ты даешь себе клятву, когда ломаешь свою душу в противоестественном направлении. Когда всё правильно, клятвы не имеют необходимости. Вот я смотрю, вижу: вы - единственное правильное, что только есть на свете. А всё, что не есть вы, - придуманное мною самим наваждение. Понимаете? Еще недавно я думал наоборот… Нет, вы не можете этого понимать. Я буду пытаться еще раз. - Он стал помогать себе рукой, но голову оставил в таком положении, чтоб ей было удобнее бинтовать шею. - Я сказал, что вы - единственное правильное, что у меня есть на свете, хотя на самом деле вас у меня еще нет. А вместе с тем вы - всё, что у меня есть, и мне больше ничего не нужно и никогда не будет нужно.

Он плохо сознавал, что говорит. Фразы образовывались, хоть и с усилием, но будто помимо его воли.

Руки Агриппины замерли.

- Вы странно говорите… - произнесла она в смятении, и голос ее затрепетал. - Я не уверена, что верно вас поняла… В самом деле, как странно вы говорите! Будто иностранец.

- Я и есть иностранец, - объяснил Лекс. - Я всегда полагал, что я русский, но сегодня понял, что я иностранец. Я подданный королевы Виктории, офицер британской армии.

Иноземцова испуганно воскликнула:

- Вы бредите! Все-таки контузия! И взгляд затуманен…

Потрогав бинт и убедившись, что он завязан крепко, Лекс повернулся к ней.

- Я прислан в Севастополь с той стороны лазутчиком. Я - шпион, - сказал он, глядя ей в глаза.