Белочка и Тамарочка

— А как же вы заблудились, девочки?

— А мы, — говорят, — от мамочки спрятались, думали, что нарочно, а мамочка в это время ушла.

— Ах вы, какие нехорошие! А где вы живёте? Вы адрес знаете?

Они говорят:

— Мы на зелёненькой дачке живём.

— Ну, это не адрес. Зелёненьких дачек много. Может быть, их сто дач, зелёных-то...

Они говорят:

— У нас сад.

— Садов тоже много.

— У нас окна, двери...

— Окна и двери тоже во всех домах бывают.

Подумал старик и говорит:

— Вы вот что... Вы, наверное, на станции Разлив живёте?

— Да, да, — говорят девочки. — Мы на станции Разлив живём.

— Тогда вот что, — говорит старик, — идите по этой тропиночке, около рельсов. Идите всё прямо и придёте к вокзалу. А там спросите.

«Ну, — думают девочки, — нам бы только до вокзала дойти, а там-то уж мы найдём».

Поблагодарили старика и пошли по тропиночке.

Отошли немного, Тамарочка и говорит:

— Ах, Белочка, какие мы с тобой невежливые!

Белочка говорит:

— А что? Почему?

Тамарочка говорит:

— Телёночку-то мы спасибо не сказали. Ведь это он нам дорогу показал.

Хотели вернуться, да думают: «Нет, лучше домой поскорей пойдём. А то ещё опять потеряемся».

Идут и думают:

«Только бы мамочка дома была. А что, если мамы нету? Что мы тогда делать будем?»

А мама ходила, ходила по лесу, кричала, кричала девочек, не докричалась и пошла домой.

Пришла, сидит на крылечке и плачет.

Приходит хозяйка и спрашивает:

— Что с вами, Марья Петровна?

А она говорит:

— У меня девочки потерялись.

Только сказала это — вдруг видит: идут её девочки. Белочка впереди идёт, Тамарочка сзади. И обе девочки грязные-грязные, мокрые-премокрые.

Мама говорит:

— Девочки! Что вы со мной делаете? Где вы пропадали? Разве можно так?

А Белочка кричит:

— Мамочка! Ау! Обед готов?

Побранила мама как следует девочек, потом покормила их, переодела и спрашивает:

— Ну, как — страшно было в лесу-то?

Тамарочка говорит:

— Мне так нисколечко.

А Белочка говорит:

— А мне так сколечко.

Потом говорит:

— Ну, ничего... Зато посмотри, мамочка, сколько мы с Тамарой грибов набрали.

Притащили девочки свои полные корзинки, поставили их на стол...

— Во! — говорят.

Стала мама грибы разбирать и ахнула.

— Девочки! — говорит. — Миленькие! Так ведь вы ж одних поганок набрали!

— Как поганок?

— Ну конечно, поганок. И это поганка, и это поганка, и эта, и эта, и эта...

Девочки говорят:

— А мы их есть хотели.

Мама говорит:

— Что вы?! Девочки! Разве можно? Это ж поганые грибы. От них животы заболят, от них умереть можно. Их все, все на помойную яму выбросить надо.

Девочкам стало жалко грибов. Они обиделись и говорят:

— Зачем выбрасывать? Не надо выбрасывать. Мы лучше их куклам нашим отдадим. У нас куколки хорошие, не капризные, они всё кушают...

Белочка говорит:

— Они даже песочек кушают.

Тамарочка говорит:

— Даже траву кушают.

Белочка говорит:

— Даже пуговицы кушают.

Мама говорит:

— Ну вот и хорошо. Устройте вашим куклам праздник и угостите их поганками.

Девочки так и сделали.

Сварили они из поганок обед. На первое суп из поганок, на второе котлеты из поганок, и даже на сладкое — компот из поганок сварили.

И куклы у них всё это съели — и суп, и котлеты, и компот, — и ничего, не жаловались, не капризничали. А может быть, у них и болели животики — кто их знает. Они ведь народ неразговорчивый.

БОЛЬШАЯ СТИРКА

Один раз мама пошла на рынок за мясом. И девочки остались одни дома. Уходя, мама велела им хорошо себя вести, ничего не трогать, со спичками не играть, на подоконники не лазать, на лестницу не выходить, котёнка не мучить. И обещала им принести каждой по апельсину.

Девочки закрыли за мамой на цепочку дверь и думают: «Что же нам делать?» Думают: «Самое лучшее — сядем и будем рисовать». Достали свои тетрадки и цветные карандаши, сели за стол и рисуют. И всё больше апельсины рисуют. Их ведь, вы знаете, очень нетрудно рисовать: какую-нибудь картошину намазюкал, красным карандашом размалевал и — готово дело — апельсин.

Потом Тамарочке рисовать надоело, она говорит:

— Знаешь, давай лучше писать. Хочешь, я слово «апельсин» напишу?

— Напиши, — говорит Белочка.

Подумала Тамарочка, голову чуть-чуть наклонила, карандаш послюнила и — готово дело — написала:

ОПЕЛСИН

И Белочка тоже две или три буковки нацарапала, которые умела.

Потом Тамарочка говорит:

— А я не только карандашом, я и чернилами писать умею. Не веришь? Хочешь, напишу?

Белочка говорит:

— А где ж ты чернила возьмёшь?

— А у папы на столе — сколько хочешь. Целая банка.

— Да, — говорит Белочка, — а ведь мама нам не позволила трогать на столе.

Тамарочка говорит:

— Подумаешь! Она про чернила ничего не говорила. Это ведь не спички — чернила-то.

И Тамарочка сбегала в папину комнату и принесла чернила и перо. И стала писать. А писать она хоть и умела, да не очень. Стала перо в бутылку окунать и опрокинула бутылку. И все чернила на скатерть вылились. А скатерть была чистая, белая, только что постланная.

Ахнули девочки.

Белочка даже чуть на пол со стула не упала.

— Ой, — говорит, — ой... ой... какое пятнище!..

А пятнище всё больше и больше делается, растёт и растёт. Чуть не на полскатерти кляксу поставили.

Белочка побледнела и говорит: