Белое, черное, алое

- А что? - пожала плечами Ардашева. - Я от удара потеряла сознание. А когда в себя пришла, Нателлочки рядом уже не было. Я поднялась кое-как, ножницы вытащила, ватой дырку в голове заткнула, девки мне как-то рану продезинфицировали, даже зашить попытались, вот от этого у меня и звездочка такая образовалась некрасивая. - Она снова приподняла с виска волосы. - На следующий день я даже на работу пошла, а там мне плохо стало, температура, голова кружится. Меня в изолятор положили, сказали, что пневмония, а я про рану-то ничего не говорила, а врачу там особо много не нужно. А когда я поправилась, Нателла ко мне больше не подходила и даже не смотрела в мою сторону. Но я точно скажу, она бешеная. Если что не по ней, она и убить может. Когда ей отказывают, она сама не своя делается. А вы-то с ней где столкнулись, что про нее спрашивали?

- Да у меня дело об убийстве ее сына.

- А у нее сын был?

- Да, и к моменту осуждения он уже родился.

- Странно, - удивилась Ардашева. - Она про сына никогда и не вспоминала. А кто ее сына убил?

- Не знаю, вот ищу.

- Она и грохнула, - убежденно заявила Ардашева.

- Да нет, мужчина убивал.

- Значит, хахаль ее.

- Вы же говорили, что у нее нетрадиционная сексуальная ориентация, напомнила я.

- Да мозги запудрила ему, долго ли умеючи, - отмахнулась Ардашева. - Вот помяните мое слово, она и грохнула.

- Не думаю, - медленно сказала я...

А в голове начала складываться картинка, совершенно невероятная. Но ведь Пруткин говорил, что ему никто не поверит, если он расскажет, как все было. Нет, это надо обдумать. И уточнить еще кое-что. А что, если прямо спросить у Пруткина?.. Нет, пока рано.

До прокуратуры я добралась только к половине восьмого, в который раз подумав, как хорошо, что у моего ребенка есть бабушка, а то куда бы он девался неприкаянный, пока я по тюрьмам да по РУБОПам разъезжаю...

Горчаков терпеливо ждал моего прибытия, поскольку помнил, что я обещала привезти бумажник Скородумова. Я не торопясь, сняла куртку и сапоги, переобувшись в сменную обувь на десятисантиметровых каблуках. (Высоченные каблуки - моя слабость, я бы не ограничивалась десятью сантиметрами, но с двенадцати начинаешь уже падать вперед, да и по пожарным лестницам лазать менее сподручно...) Лешка за стеной, по-моему, уже затаил дыхание. Наконец я торжественно вошла, громко стуча каблуками, и шлепнула перед ним на стол конверт с моей подписью и печатью.

- Найдешь понятых? - спросила я Лешку, садясь на стул и вытягивая ноги. А то я уже без сил.

- Сей момент, - отозвался Горчаков, выбегая в коридор.

Я слышала, как он вербует понятых из числа пожилых благообразных дам, ждущих под дверями кабинета Кочетовой, которая сегодня тоже что-то припозднилась. Наконец он уговорил двух почтенных леди, пообещав им, уж не знаю, какие блага. Дамы вошли в кабинет и затаились в уголочке.

- Ну что, открываем? - спросил он, держа конверт в руках.

Я кивнула, и он, убедившись, что конверт не вскрывался и печать цела, отрезал ножницами край конверта. Из него он вытащил бумажник и торжественно раскрыл его. Внутри лежали деньги - четыреста рублей сотнями, металлическая мелочь, в прозрачном окошечке помещалась фотография женщины, наверное жены, - и еще одно отделение было закрыто на молнию, оно-то было самым пухлым.

- Понятые, подойдите поближе, пожалуйста, - попросил Лешка, прежде чем расстегнуть застежку-молнию.

Дамы послушно подошли поближе и наклонились к Лешкиным рукам. Он расстегнул закрытое отделение и вытащил оттуда четыре кассеты необычного вида и размера - крохотные, с узкой пленкой.

- Та-ак...

Мы с Лешкой переглянулись. Вот еще одно осложнение вспухло перед носом: нам не на чем было эти кассеты послушать или посмотреть. По крайней мере, сегодня и сейчас не на чем.

- Что будем делать? - спросил меня Лешка.

- Сейчас запакуем эти кассеты в отдельный конвертик, составим протокол сегодняшнего осмотра и в нем укажем, что из бумажника извлечены четыре микрокассеты, которые помещены в другой бумажный конверт и заклеены и опечатаны, а понятые распишутся, - посоветовала я.

Лешка кивнул, он прекрасно понял, зачем это делается: поскольку сейчас мы посмотреть микрокассеты не можем, оставим это до лучших времен, - сейчас понятые не смогут засвидетельствовать их содержание. Чтобы избежать в дальнейшем обвинений в подмене кассет - мы пока не знаем, что на них записано, но вдруг там важные улики, - надо упаковать их до осмотра таким образом, чтобы исключить возможность подмены. А в следующем протоколе осмотра, когда раздобудем, на чем эти кассеты смотреть и слушать, укажем, как они были упакованы и как упаковка вскрывалась.

Дамы все так же послушно расписались в протоколе и, не задавая лишних вопросов, так и ушли снова на свою вахту под дверями помпрокурора Кочетовой.

- Машка! Скажи, где был бумажник? - тут же вцепился в меня Горчаков.

- В больнице, у лечащего врача Скородумова, доктора Пискун, в сейфе лежал, - устало ответила я, разглядывая свои туфли и думая, что сапоги опять грязные; надо же, почти весь день на машине ездила, а сапоги все равно умудрилась извозить.