Белое чудо

— Огромное. Ты не поймешь... — она испытующе взглянула на меня, словно решая, говорить или нет. Наконец, решившись, она сказала: — Только это такая тайна, что если об этом кто-нибудь узнает — то все. Поклянись, что никому не скажешь!

— Клянусь!

— Мы с ним целовались, — прошептала Таня.

Я невольно посмотрела на ее губы. Она стыдливо отвернулась.

— Теперь ты понимаешь, какой это будет ужас, если он узнает правду?

Я пожала плечами:

— Не понимаю.

— Да-а, знаешь, какой он принципиальный! Просто ужас! Слушай, ты должна мне помочь.

— А как?

— Я уже все обдумала. Приходи в воскресенье на каток. И мы туда придем и встретимся как бы случайно. Я вас познакомлю, и ты ему как-нибудь так, в разговоре, дашь понять, что я в восьмом, а не в седьмом.

— Да у меня и коньков-то нет!

— Напрокат возьмешь!

— Я не умею кататься!

— Ленка, если ты этого не сделаешь — я повешусь!

— Ну ладно, приду, — согласилась я.

Не то чтобы я испугалась, что Таня повесится. Просто мне давно уже хотелось посмотреть на легендарного Шурика.

— Ура! — обрадовалась Таня. — Я знала, что ты настоящий друг!

Она облегченно вздохнула, засмеялась и вдруг превратилась в прежнюю Таньку тех не очень далеких времен, когда ее еще не мучили любовные проблемы.

— Давай покатаемся? — предложила она. — А то у меня уже нос замерз.

И мы врезались в кучку малышей, которые сразу перестали кататься и уважительно уступили нам горку. Мы съехали сначала на портфелях, а потом, отбросив портфели, — на животе и на спине, головой вверх и головой вниз, сидя на корточках и прямо на рейтузах. Мы наезжали друг на друга, хватали друг друга за ноги, нам стало жарко. Таня визжала, и я, кажется, тоже, а малыши, в своих перепоясанных шубках, в валенках с галошами и меховых шапках, из-под которых виднелись повязанные платки, серьезно наблюдали, как мы, со всеми своими сложными душевными переживаниями, катаемся с горки. Они понимали, что нам нельзя мешать, что у нас таких вот минут счастливого одурения гораздо меньше, чем у них. И терпеливо, без всякой обиды ждали, пока мы накатаемся.

Но вот их бабки этого не понимали.

— Ишь, бесстыдницы, дылды! — проскрипела одна. — Вы зачем маленьких прогнали?

— А ну, уходите с горки! — крикнула другая. — Мало вам места!

Мы подобрали портфели, отряхнулись и ушли из скверика. Не хотелось ругаться с бабками. Разве они поймут?

Из невидимых репродукторов лилась бодрая музыка. По ледяным дорожкам проносились мальчишки на «норвегах» и, красиво покачиваясь, проплывали парочки.

Я поднялась по обледенелому помосту и вошла в гардероб. Тут было тепло, пахло буфетом, кожей и еще чем-то свежим и приятным — может быть, тающим снегом?

Румяный старик с красной повязкой на рукаве длинного тулупа надорвал мой билет и кивком указал на окошко, где выдавали напрокат коньки.

Сидя на длинной скамейке, я шнуровала ботинки. Рядом со мной и напротив на таких же скамейках сидели, переговариваясь, девчонки и парни в нарядных свитерах.

Кто просто отдыхал, положив ноги в сапожках с припаянными к ним фигурными коньками на деревянные стояки, кто закусывал. Здесь была особая, спортивная атмосфера, дух доброжелательности, и я пожалела, что до сих пор не научилась кататься. Здесь я не чувствовала себя своей, растерянно озиралась и заранее огорчалась тому, что эти симпатичные парни увидят мою неуклюжесть.

Правда, я пришла сюда не ради спорта, а с тайным заданием. Это меня утешало и даже приятно волновало.

Наконец я зашнуровала ботинки и встала. Щиколотки тут же подогнулись, ноги стали такими тяжелыми, словно я напялила на них чугунные утюги. Придерживаясь за спинки скамеек, я кое-как побрела к двери, ведущей на каток. Меня легко обходили девушки, мальчишки и даже старики. Они шли на коньках уверенно, словно в обычной обуви. Распахнув дверь, в которую, клубясь, врывался морозный пар, они сходили по обледеневшим мосткам на лед и тут же включались в ритм всеобщего плавного движения и музыки.

А я вцепилась в перила, не решаясь спуститься, потому что там, внизу, не было никакой опоры.

Потом все-таки спустилась и оттолкнулась от поручней. Коньки чуть-чуть проехали по негладкому, выщербленному льду. Я зашаталась, теряя равновесие и чувствуя себя так, словно коньки — отдельно, а я — отдельно. Вытянув вперед руки, я заковыляла на подкашивающихся ногах, стараясь держаться поближе к снежной обочине, чтобы стремительные бегуны не налетели на меня с разбегу.

Время от времени я выходила на снежную обочину и отдыхала. Коньки утопали в снегу, и я испытывала привычное ощущение почвы, которая не уходит из-под ног. Но долго так не простоишь, начинал пробирать холод, и, тяжело вздохнув, я снова делала шаг на ледяную гладь и снова, балансируя руками и всем телом, пыталась установить контакт с собственными ногами. Если меня что и согревало в эти минуты, то это злость на Таньку, которая обрекла меня на такие мучения да еще опаздывает.

— Какая встреча! Ленка! Вот неожиданность!

Явилась наконец. Но как натурально врет, просто Софи Лорен.