«Белое дело». Генерал Корнилов

Невеселым было последнее рождество царской России. То же «Русское слово» 27 декабря писало, что страна зашла «в такой тупик, выход из которого теперь трудно будет найти даже в случае полнохх перемены политического барометра». Московское «Раннее утро» в первый день нового года напечатало подборку новогодних высказываний «видных общественных деятелей» под рубрикой «На грани грядущего». Что же виделось им за этой гранью? «Современное положение бессмысленное», «некуда идти... душит мрак», «пружина до того натянулась, что вот-вот лопнет». «Мы находимся в тупике». Успокоение исхшли в истории. В «Биржевых ведомостях» один из публицистов, признавая, что Россия, кажется, стоит на краю пропасти, глубокомысленно писал: «А когда она не стояла на краю пропасти? И ничего — обходилось». Но «обойдется» ли теперь? Политические лидеры всех трех общественных, классовых сил искали выход из всеохватывающего кризиса, поразившего страну, но видели его в совершенно разных направлениях. Выхода из тупика искали все основные группы и их партии, действовавшие тогда на россхгаской политической сцене: царизм, либеральная буржуазия, революционная демократия. Каждая из этих сил предлагала свогг путь...

* ^ *

Перед рождеством, в ночь с 16 на 17 декабря, в Юсуповском дворце на Мойке был убит царский фаворит Г. Распутин. «Сегодня,— сообщала императрица Александра Федоровна царю в Ставку, в Могилев,— скандал в Юсуповском доме. Большое собрание — Дмитрий, Пу-ришкевич и т. д.— все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что Наш друг (Распутин.— Г. И.) убит...» Но до полудня 18 декабря она все еще надеялась «на божье милосердие».

Инохща пишут, что, получив сообщения об убийстве Распутина, Николай II спешно покинул Ставку и направился в Царское Село. Это неточно. Возвращение в Царское Село было запланировано заранее и связывалось с рождеством. Дворцовый комендант В. Н. Воейков позднее вообще уверял, что известие о смерти Распутина не вызвало у царя «скорби», скорее наоборот — «чувство облегчения». Так или иначе дневник Николая не содержит никаких упоминаний о Распутине вплоть до 21 декабря, когда он записал, что присутствовал на похоронах «незабвенного Григория».

До сих пор еще бытует представление о политике последнего Романова как о полной бессмыслице, являвшейся результатом тлетворного влияния Распутина и не-вротички Александры Федоровны, а о самом Николае как о стопроцентном ничтожестве, послушном орудии этих двоих. Корни такого представления — в бульварной литературе, наводнившей книжный рынок сразу после крушения царизма. Но это всего лишь удобная и «доходчивая» версия, с помощью которой низкопробная бульварная пропаганда оправдывала февральский переворот и приход режима, сменившего царизм,— режима Временного правительства.

Политика последнего Романова и его правительства определялась не только и не столько личными качествами царской четы и явно преувеличенным влиянием Г. Распутина, а конкретной, реальной ситуацией, в которой оказался весь загнивающий режим,— ситуацией исторического тупика. В самом общем виде эта политика напоминала собой как бы качающийся маятник, быстро поворачивавшуюся стрелку компаса. Когда Штюр-мер говорил, что его программа заключалась в том, чтобы «поддерживать то, что есть», он довольно лапидарно обозначил суть этой «компасной», «маятниковой» политики — сохранить статус-кво.

Перед крушением царская власть испытывала сильное давление с двух противоположных сторон. Слева «давила» буржуазно-либеральная оппозиция, укрепившаяся в Думе и «общественных организациях» (земствах, городских думах, военно-промышленных комитетах и др.). Она настаивала на либерализации режима, ответственном министерстве, конституционной монархии. В этом она видела единственную возможность избежать новой революции, приближение которой чувствовалось все сильнее: революционный подъем, начавшийся в связи с ленскими событиями 1912 г., после кратковременного спада, обусловленного вступлением России в войну, резко нарастал.

Но справа «давила» реакция, те монархические элементы, которые видели в конституционных уступках царя путь к дальнейшему развалу «традиционной власти» и потому требовали возврата к «самодержавному принципу», как к бастиону против новой революции. Наиболее твердую позицию, пожалуй, занимала властная, склонная к истеризму императрица. В письмах к царю она призывала его стать «Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом». «Сокруши их (оппозиционеров.— Г. И.) всех,— взывала она.— Как давно, уже много лет люди говорили мне все то же — Россия любит кнут».