К этому времени десанты на Дон и Кубань завершились серьезными неудачами. Донской десант полковника Ф. Д. Назарова был уничтожен. Кубанская десантная группа Улагая также не смогла пробиться к Екатеринодару и, несмотря на пополнения за счет казаков-добровольцев, понесла значительные потери. По оценке генерал-майора В.Н. фон Дрейера, «Таманская операция – первая крупная неудача Русской армии. Моральное значение ее было огромно. В частях пошли разговоры, раньше не имевшие места. Рядовое офицерство в первый раз усомнилось в своих генералах». Начальник штаба Корниловской ударной дивизии полковник Е. Э. Месснер отмечал, что «только сильные и вполне здоровые войска могут более или менее безнаказанно переживать неудачи, но для болезненного организма Крымской армии всякий удар имел роковое значение. Возвращение десанта выявило самым жестоким образом слабость армии и разрушило надежду на кубанских казаков, а следствием этого был надлом духа, чувствовавшийся и на фронте, и в тылу… Надлежало что-либо предпринять, так как промедление и потеря инициативы грозили смертью». Еще более пессимистично оценивал эту ситуацию, правда – позже, находясь в эмиграции, Г. Раковский: «Судьба антибольшевистского движения на Юге России была предрешена, ибо план перенесения базы в казачьи области потерпел полное крушение». А тогда, в то время, ни в официальных заявлениях, ни в публикациях крымской прессы не выражалось сомнений в оправданности проводимых операций и «временном» характере неудач, постигших десанты. Сам же Раковский признавал, что «настроение кубанцев было такое, что они снова готовы были принести большие жертвы, чтобы попасть к себе на Родину. Также были настроены и донцы». «Возвращаться в Крым» не было намерений ни по военно-стратегическим (строились расчеты на возможность развития наступления в Таврии), ни по военно-политическим соображениям (надежда на дальнейшее развитие нового «центра Белого движения» всероссийского значения), ни по соображениям «международного характера». По оценке Врангеля, «отход за перешейки не только обрекал нас на голод и лишения, но, являясь признанием невозможности продолжать активную борьбу, создавал угрозу лишения нас в дельнейшем всякой помощи со стороны Франции. Засев в Крыму, мы перестали бы представлять угрозу советскому правительству и тем самым теряли всякий интерес в глазах западных держав». Эти же доводы высказывал и начальник штаба десантной группы генерал-лейтенант Д. П. Драценко: «Отход всех наших сил за линию Сальково – Перекоп… приводил к закупориванию наших сил в Крыму, страшному падению наших денег, голодовке всего Крыма и отказу французов от поддержки, а главное – окончательному падению престижа нашей армии». Поэтому осенью 1920 г. планировалось проведение новых операций не только в казачьих областях, но и на Украине[334]
.В телеграмме Маклакову Врангель подтверждал эти намерения. Касаясь, в частности, причин неудач казачьих десантов, Главком объяснял их исключительно военным фактором: «Встретив значительное сопротивление со стороны большевиков на Кубани, наши части могли действовать лишь медленно, имея перед собой во много раз превосходившие их силы противника. Продолжать операцию на Кубани можно было при этих условиях, только оставив Северную Таврию и отойдя за Перекоп. Но за последнее время общая обстановка коренным образом изменилась. У поляков обнаружились неожиданные и крупные успехи, и в связи с ними польские операции должны получить развитие в южном направлении. На Украине усиливается повстанческое движение. В то же время везде все больше и больше назревает сознание, что большевизм с его разрушительной мировой пропагандой, с его захватными стремлениями есть мировая опасность (а белая Таврия, надо полагать, должна стать не «осажденной крепостью», а плацдармом для «освобождения России»