Белое движение. Исторические портреты (сборник)

Не меньшие сложности возникали, кажется, и с непосредственным начальником Келлера. Брусилов быстро стал личным врагом графа: «Я не могу понять, – напишет через несколько лет Императрица, – почему Келлер и Брусилов всегда друг друга ненавидели, и когда он только может, Брусилов бывает несправедлив, а тот в ответ на это его ругает (частным образом)». При ближайшем рассмотрении, однако, оказывается, что вызвать неприязнь начальника дивизии к командиру Лейб-Драгун могли по меньшей мере две причины, и начнем мы с самой труднодоказуемой, которая, тем не менее, по нашему убеждению вполне способна стать намного более весомой, чем любые рациональные соображения.

Келлер был глубоко верующим христианином (сам он оставался лютеранином, но его дети от двух браков – с баронессой Ренне и княжной Мурузи – исповедовали Православие); Брусилов же имел серьезное пристрастие к оккультизму и теософии, занимался «столоверчением», а в своих воспоминаниях нашел место для настоящего панегирика Е. П. Блаватской. Поклонник «оккультных истин», «тонкий» спирит, он, наверное, просто обречен был чувствовать не просто предубеждение, а определенное отталкивание от Келлера с его простою и твердою верой. Впрочем, для неприязни, помимо духовной, была и вполне земная причина. Брусилов считался креатурой Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа, Великого Князя Николая Николаевича. Но с переводом в Гвардию графа Келлера новый начальник вполне мог заподозрить в нем «конкурента», поскольку взгляды Федора Артуровича и Великого Князя на подготовку войск, как и практические меры их воспитания и обучения, во многом совпадали.

«Новое требование сводилось к занятиям в поле, несмотря ни на какую погоду…» – вспоминает офицер-Александриец. – «Была введена стрельба с коня холостыми патронами на полном карьере по разбросанным в поле картонным кружка́м»; «особое внимание командира полка было обращено на рубку». Естественно, не забывал Келлер и тактических занятий, ставивших солдат и офицеров в условия, подобные тем, с которыми приходится сталкиваться на войне. «По сигналу командира полка, – продолжает свои воспоминания бывший подчиненный графа, – [Александрийский] полк развернутым фронтом полевым галопом шел вперед и, дойдя до обрывистых берегов р[еки] Просны, как всегда раньше, остановился. “Кто подал сигнал \'стой\'? – гневно сверкнув глазами, вопросил командир полка. – Потрудитесь все исполнять только по моей команде”. Полк был отведен назад и снова брошен вперед. С полного хода гр[аф] Келлер первым бросился вперед с конем в воду и поплыл». То же проявлялось и на маневрах: Келлер «”воевал” по-настоящему, проявляя смелую и неожиданную инициативу». Хорошей иллюстрацией служит рассказ о том, как командир полка запрещал Лейб-Драгунам, посылаемым с донесениями, при встрече с «противником» сдаваться в плен и тем более – отдавать доверенное донесение. В результате один из нижних чинов, видя себя в безвыходном положении, проглотил бумагу, – и все без исключения яростно сопротивлялись.

Граф был и сторонником таких нововведений, как вооружение солдат регулярной кавалерии пикой и применение в бою рассыпного строя «лавой», требующего от каждого всадника проявления самостоятельности и инициативы (этим построением, кстати, увлекался и Великий Князь). Заметим также, что вопросы, относящиеся, казалось бы, к узко-специальной тактической сфере, граф Келлер увязывает с использованием морального фактора – готовя подчиненных к атаке, как к кульминации кавалерийского дела, он воспитывал в них и силу духа: «как поскачет конница, у стреляющих руки задрожат…» Прогнозы Келлера вскоре подтвердились, как подтвердила на практике свою оправданность и методика подготовки офицеров и нижних чинов, выработанная и проводимая Федором Артуровичем в жизнь в последнее предвоенное десятилетие.

* * *

Ненависть Брусилова к Федору Артуровичу к моменту написания бывшим генералом воспоминаний дошла до того, что и само повествование о графе он начал с весьма сомнительного пассажа: «Граф Келлер был человек с большой хитрецой и карьеру свою делал ловко. Еще когда он был командиром Александрийского гусарского (драгунского. – А. К. ) полка, в него была брошена бомба, которую он на лету поймал и спасся от верной смерти». По меньшей мере бестактная формулировка, впрочем, отражала мнение определенного круга офицеров, рассказывавших о Федоре Артуровиче, что «этот случай, как всегда в жизни, обратил на него внимание, и он вскоре получил Л[ейб]-Гв[ардии] Драгунский полк».

«Случай», тем более что на самом деле их было два, и вправду мог обратить на командира Александрийцев Высочайшее внимание, поскольку являлся своего рода хвалебной характеристикой от врага – революционного подполья, процветавшего в смутные 1905–1906 годы в Привислинских губерниях. В Калише, где стоял Александрийский полк, борьба против подрывных элементов, по свидетельству младшего однополчанина, была начата Келлером на свой страх и риск и проводилась с присущей графу энергией.