Белое движение. Исторические портреты (сборник)

Позже крейсер еще длительное время находился в Средиземном море, неся нелегкую службу, и только 16 июля 1912 года возвратился в Кронштадт, посетив на переходе порты Алжира, Франции, Норвегии. Общая протяженность похода составила 26 275 миль. В марте 1912 года старший лейтенант Старк покинул корабль, отправившись в Россию, в двухмесячный отпуск. Во время этого похода Г. К. Старк был награжден мекленбургским орденом Грифона офицерского креста. Пожалован этой наградой был за… удачный тост, произнесенный в честь Великого Герцога Мекленбург-Шверинского. «Очень лестно, главное – заслуженно», – с иронией написал по этому поводу Георгий Карлович.

В 1912–1914 годах Старк командовал эсминцем «Сильный» на Балтике. 6 декабря 1912 года он был произведен в чин капитана 2-го ранга «по линии».

* * *

Первую мировую войну Г. К. Старк начал на мостике эскадренного миноносца «Страшный», в командование которым он вступил 20 октября 1914 года. В дальнейшем, вплоть до оставления службы, флотская карьера Георгия Карловича была связана с эсминцами, достаточно активно участвовавшими в боевых действиях на Балтике. «Страшным» он командовал вплоть до 1916 года. Служба на эсминцах была зачастую достаточно рутинной – бесконечные дозоры, в которых, как писал Старк «все выбалтывались… раздергивая себе нервы, а миноносцам машины». Участвовали эсминцы и в минных постановках в неприятельских водах. 7 ноября 1915 года «Страшный» принял участие в бою у банки Спаун (Спон). Во время этого боя русские корабли потопили маленький сторожевой корабль «Норбург» (бывший траулер), вооруженный двумя 37-мм пушками. Русские подняли из воды командира и 19 человек команды. Этот успех, не будучи значительным, тем не менее нарушил организацию немецкой дозорной службы.

В марте 1916 года Старку довелось близко познакомиться с начальником Минной дивизии капитаном 1-го ранга А. В. Колчаком. Причем произошло это при довольно неприятных и для Старка, и для Колчака обстоятельствах. «В середине марта начальник дивизии Колчак приехал к нам смотреть работы, – вспоминал Георгий Карлович. – Пестрота работ его удивила, а так как он и раньше, вероятно, был в плохом настроении, то он начал на всех орать. Ко мне он пришел к одному из последних. В [радио]телеграфной рубке он увидел телеграфиста с обвязанной щекой, он закричал, что это не военный человек, а баба, и узнав, что он старший телеграфист, приказал разжаловать его в рядовые. Тут я вмешался и все еще спокойным голосом сказал, что у этого человека болят зубы, а что лишить звания мы не имеем права, так как он имеет Георгиевскую медаль и потому, согласно статуту, он может быть лишен своего звания только по приговору суда. Ни с кем не простившись, Колчак уехал. Не скажу, что после его ухода у нас было бы бодрое настроение, я был зол, как черт.

После завтрака я пошел к начальнику дивизиона и просил разрешения поговорить с начальником дивизии по служебному делу. Увидев мой взволнованный вид, он мне посоветовал отложить мой разговор до завтра, но я настоял на своем и он мне дал разрешение. На своем флагманском пароходе “Либава” (тут помещался штаб, а на миноносце на походах бывало минимальное количество штаба) он (Колчак. – Н. К.) меня принял около половины шестого, до этого он был в отсутствии. Я, прежде всего, сказал ему, что пришел с разрешения начальника дивизиона поговорить насчет сегодняшнего смотра. Наш разговор продолжался больше часа, я выложил ему все, что у меня было на душе. Сказал, что нельзя ошибки одних взваливать на всех, что боевой дух у людей в теперешнее трудное время надо поднимать не криками, а постоянным ровным отношением, и что сегодняшний смотр в этом отношении дал отрицательные результаты. Дальше я перешел вообще к нашему дивизиону. В начале войны говорили, что наш дивизион, как совершенно исправный, всюду пройдет в первую голову, и действительно, первые два года во всех операциях мы принимали участие, идя впереди; на наше счастье или несчастье мы не встретили неприятеля; после операций все получали награды, а мы ничего, поднятию настроения у людей это не способствовало.

Александр Васильевич разволновался, и я тоже, в конце разговора мы почти кричали друг на друга. Многие подробности мне рассказывал в Маниле мой начальник штаба Николай Юрьевич Фомин, который в это время был старшим флаг-офицером у Колчака. В конце Александр Васильевич сказал: “Знаете, Юрий Карлович, этот разговор лучше прекратить”.