Белое движение. Исторические портреты. Том 2

Опальный генерал прибыл во Владивосток 12 августа 1919 года. Вначале он действительно хотел немедленно ехать дальше, но, немного осмотревшись, решил задержаться. Он не желал признавать себя побеждённым и обдумывал варианты мести. Это и толкнуло его в конце концов на авантюру - возглавить заговор с целью свержения адмирала Колчака. При безграничном честолюбии Гайды вполне можно допустить, что в глубине души он сам метил на пост диктатора России и считал себя вполне подходящим для этой роли. В качестве союзников генерал избрал местных эсеров, которые и сами сразу же проявили к нему интерес. Уже через три дня после приезда Гайды во Владивосток эсеры начали зондировать почву о возможности участия генерала в антиколчаковском заговоре.

К 20 августа уже был сформирован тайный эсеровский «Комитет по созыву Земского Собора» под председательством И. Якушева. Его члены предложили Гайде возглавить свои вооружённые силы, и тот согласился. При этом заговор с самого начала рассматривался не как только местный приморский - он должен был охватить собою все крупнейшие города Сибири и воинские части на фронте и в тылу. 5 сентября Якушевым была составлена «Грамота» о созыве Земского Собора во Владивостоке. Её немедленно вручили представителям союзников (воспринявшим опус благосклонно) и разослали по другим городам Сибири для направления действий сибирской «общественности».

Основная идея заговора была проста и незатейлива: подождать, пока положение колчаковских армий ухудшится, а затем в удобный момент нанести удар в спину истекающей кровью Русской Армии, свергнуть власть Колчака, а наступавшей Красной Армии предложить мир на основе взаимных уступок с сохранением власти эсеров на оставшейся части Сибири, причём в случае несогласия красных предполагалось остановить их наступление теми же самыми Белыми войсками. Почему-то считалось, что последние, забыв о присяге, с радостью перейдут на сторону восставших и при этом не развалятся и не разбегутся по домам.

Забегая вперёд, скажем, что этот план сработал позднее в виде восстаний в Ново-Николаевске, Томске, Иркутске и, наконец, в Красноярске. Эти удары действительно помогли погубить три четверти отступающей Русской Армии, только вот остановить Красную Армию эсеры не смогли (да, по большом счету, и не пытались). Оставив несчастное мирное население на расправу красным, главари, как это всегда бывает, вовремя удрали.

Но что же произошло во Владивостоке?

Переворот, по мысли эсеров, должен был стать «чисто русским делом», поэтому Гайда и чины его штаба не принимали непосредственного участия в подготовке к восстанию. Они лишь держали постоянную связь с членами Комитета, а членам Военной организации эсеров было предоставлено убежище в личном поезде генерала, стоявшем на запасных путях у Владивостокского вокзала и, по словам современников, «пользовавшемся волшебной неприкосновенностью». Там совершенно открыто готовился заговор против адмирала Колчака, а Главнокомандующий русскими войсками в Приморье генерал С. Н. Розанов был бессилен что-либо предпринять. Единственным ответом на сложившееся положение вещей стал приказ Верховного Правителя о лишении Гайды чина генерал-лейтенанта Русской Армии и всех наград, но этот шаг лишь ещё больше озлобил его и утвердил в уже принятом решении.

Главным «переворотчиком» от эсеров, членом их Военной организации, являлся капитан Калашников, который вскоре уехал в Иркутск, где позже и поднял мятеж, а вместо него общее руководство организацией принял подполковник Краковецкий; видную роль играл также подполковник Солодовников, занявший в ходе переворота должность начальника штаба Гайды.

Все они, хотя и носили офицерские погоны (Краковецкий и Солодовников были произведены в 1917 году из подпоручиков сразу в подполковники Керенским, из уважения к их революционным заслугам), на деле были совершенно чужды и даже враждебны духу русского офицерства. Находясь некоторое время в рядах белых, они были на деле «политическими офицерами»: не слишком стремились занять место на передовой, предпочитая борьбу «за демократию и за права народа» из штабов, и не считали себя при этом связанными присягой. Между ними и Гайдой, действительно дравшимся против большевиков на фронте, внутренне всегда осознававшим необходимость этой борьбы и по праву гордившимся своими заслугами в ней, - пролегала глубокая пропасть.

Солодовников впоследствии с иронией описывал Гайду, каким увидел его впервые: «в золотых погонах и красных лампасах, с целым иконостасом орденов на груди, из которых некоторые были за участие в Гражданской войне». Но генералу и на самом деле было чем гордиться: свой чин и ордена он получил не даром. Гайда не осознавал, что всё, остававшееся для него дорогим, было ненужным и даже позорным в глазах его случайных «попутчиков». Решившись на эту авантюру, он вряд ли ясно представлял себе их подлинный облик - по крайней мере, почти до самого конца не догадывался, что «помощники» ведут у него за спиной двойную игру и далеко не обо всём, что делают, докладывают ему.